– Что это? – спросила Элизабет.
– А это куски его рубахи, девочка, – объяснила Артли. – Пуля-то прошла навылет. Нужно все это достать, а то опять начнется нагноение. На вот, держи, – и Артли протянула иглу Элизабет, – у тебя глаза помоложе, ты скорее управишься.
Борясь с отвращением, Элизабет осторожно прикоснулась к пылающей плоти и смогла вытащить еще один крохотный кусочек белой ткани.
– Мне кажется, это все, – проговорила она, отступая от кровати.
Артли нагнулась, проверила, так ли это, потом одобрительно кивнула и наложила на рану припарку из плесени и целебных трав. И наконец, распрямившись, проговорила:
– Мы сделали все, что можно, для молодого лэрда. Теперь дело за ним. Мне нужно идти. Девчонка одна скоро рожает. Боится страшно.
Только сейчас Элизабет с удивлением заметила, что утренний свет уже проникает в спальню сквозь узкие окна.
– Давай ему как можно чаще пить и смотри, чтобы ему было тепло. – Артли взяла с подноса маленькую склянку. – Это зелье от лихорадки. Еще хорошо класть холодную тряпицу на лоб – тоже помогает. Неплохо бы искупать его. – Она хихикнула. – Славный парень – молодой девочке должно быть приятно ухаживать за таким-то.
Элизабет вспыхнула.
– У тебя грязные мысли, старуха. Ты же знаешь, мы с ним женаты.
– Тем приятнее тебе будет. – Артли снова хихикнула и, прихватив свой поднос, шаркая ногами, ушла.
Элизабет села на край кровати. Наконец она могла побыть с Робертом наедине. Хотя какое «наедине», если он без сознания! Скорее уж «в одиночестве». Сердце у нее сжималось при виде дорогого лица, такого измученного, такого несчастного. Он бредил, бормотал что-то невнятное, часто по-гэльски.
Бет протянула руку и ласково погладила мужа по лбу. Словно почувствовав ее прикосновение, Роберт открыл глаза и схватил ее за руку.
– Разрежьте веревку, Бет. – Хватка Роберта тут же ослабла, и он опять погрузился в беспамятство.
Элизабет омыла мужа. Ее любимый, в котором просыпалось желание от ее единственного прикосновения, теперь лежал безучастный. Его не волновало то, что Бет прикасается к его самым сокровенным местам. Прежде чем укрыть Роберта одеялом, Элизабет провела рукой по всему его телу, словно ощущение тепла под ладонью убеждало ее, что внутри этого тела бьется жизнь.
Элизабет смочила влажной тряпочкой губы мужа, растрескавшиеся от жара, и попыталась влить ему в рот несколько капель воды.
Вошел отец. Долго стоял и смотрел на Керкленда.
Роберт метался. Его сжигала лихорадка. И теперь только сам он мог себя спасти, ибо ничем ему уже было не помочь.
Александр Скотт посмотрел на дочь. Лицо ее осунулось, вокруг глаз появилась синева. Отец обнял Бет. Та уткнулась ему в плечо и, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась. Старик гладил свою девочку по голове и молчал – пусть выплачется.
– Он должен жить, отец. Должен!
– Теперь все в руках Господа, Элизабет, – проговорил граф. – А тебе нужно отдохнуть, дорогая. Сейчас ты ничего больше не сможешь сделать для него.
– Я ни за что не усну. И мне не нужен отдых, отец.
– Артли сказала, что может пройти много дней, прежде чем что-нибудь станет ясно. От тебя будет мало толку, если ты сама свалишься. Я посижу с ним, а ты можешь оставить дверь открытой. Если что-нибудь изменится, я тебя позову. Элизабет замотала головой.
– Может быть, потом, отец. Я не могу отдыхать, когда он... когда с ним...
Лорд Скотт нахмурился.
– Хорошо, Бет, но я настаиваю, чтобы ты отдохнула. Позже, но обязательно отдохнула. Обещаешь?
Медленно тянулись дни в замке Бэллантайн. Часами просиживала Элизабет у ложа мужа. Как мучительно было слушать бред раненого! Когда Роберт звал ее, казалось, что это кричит его сердце. В такие минуты она еле сдерживала слезы. Но страшнее было, когда Роберт возвращался в тот день. В Филипхоу. И сквозь все видения прорывался все тот же умоляющий крик: «Перережьте веревку! Ради Бога, пусть кто-нибудь перережет веревку!»
Часто приходила Артли, и женщины меняли примочки и повязки. Рана подживала, и через неделю Роберт стал на короткие мгновения приходить в сознание, тогда женщинам удавалось влить ему в горло какое-нибудь целебное снадобье.
К концу второй недели лихорадка прекратилась и граф впервые погрузился в спокойный сон. Элизабет обняла и расцеловала Артли.
– Спасибо, старая колдунья, – говорила она. – Я знала, что ты сможешь его исцелить. Да благословит тебя Господь, Артли.
Старуха улыбнулась, глядя на эту красавицу. Когда-то она лечила ее от детских болезней. На ее глазах дитя превратилось в женщину. Никогда еще Артли не видела молодую хозяйку такой сияющей, как в это мгновение.
– Господь благословил меня и привел в дом Скоттов, – сказала она скромно.
– Как мне наградить тебя, скажи, Артли? Я дам тебе все, что ты хочешь.
Старуха украдкой взглянула на спящего Роберта.
– В таком разе я хочу, чтобы мне оказали честь и позвали принять первого младенца, который у вас будет.
И, подмигнув, она засмеялась кудахтающим смехом.
Элизабет подбросила в камин полено. Впервые за две недели плечи у нее распрямились, а в глазах светилась радость. Она взглянула на мужа, улыбнулась, а затем, оставив дверь полуоткрытой, вышла в соседнюю комнату, быстро разделась и легла немного поспать.
Как только ее голова коснулась подушки, глаза закрылись и Бет провалилась в сон.
Керкленд медленно открыл глаза, огляделся. Он никак не мог понять, где находится. Комната слабо освещена. Сам он лежит на кровати с пологом. В камине потрескивают дрова. Тепло, уютно. Спокойно, безопасно.
Роберт совершенно не помнил, как сюда попал. И все-таки где он?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90