Мать, королева Анна, была тяжело больна и для него не было секретом, что жить ей осталось недолго. Танцуя с Генриеттой, Ла Вальер или мадам Монтеспан, он часто мыслями переносился к матери. Он любил ее, хотя в последнее время она слишком часто вмешивалась в его дела: будучи не в состоянии забыть, что он был ее ребенком, она продолжала держать его за такового.«Бедная мама! — шептал он часто. — Как она любит меня! Но она же никогда меня не понимала».В Пале-Рояле, коридоры которого были увешаны зеркалами и блистали факелами, впервые исполнялась новая пьеса Мольера «Лекарь поневоле».Людовик, сидя рядом с Генриеттой, громко смеялся, отдавая должное остроумию своего придворного драматурга, и отвлекся от мыслей о матери.Он был счастлив. Он наслаждался каждым поворотом сюжета. До чего же это хорошо — иметь тихую малышку-жену, обожающую его. Ее не было с ним в этот вечер, чтобы восторгаться мужем, одетым в пурпурный бархатный костюм, осыпанный алмазами и жемчугом, — она носила траур по своему отцу. Он был рад ее отсутствию: вздохи любовниц выводили ее из себя, а кроме того, Ла Вальер снова была беременна. До чего же славно иметь такую кроткую и нежную любовницу, как Ла Вальер, и одновременно такую дерзкую и колкую, как мадам де Монтеспан! И все это время он мог наслаждаться также любовной связью высшего порядка — с элегантной и умной Генриеттой. Их отношения окрашены совершенно по-особому, и он не видел оснований к тому, чтобы когда-нибудь они оборвались. Сегодня она заведывала всем этим зрелищем; все самые блестящие празднества, маскарады и балеты были ее рук делом. Она все делала, чтобы ублажить своего короля; о, если бы только он был полностью уверен, что ее страсть к нему овладела ею до конца, тогда бы он мог быть совершенно доволен!Но он всегда вынужден вспоминать о смуглом, насмешливом мужчине по другую сторону пролива, где в большом торговом городе люди сейчас мерли точно мухи, настигаемые смертоносным дыханием бубонной чумы.У постели умирающей королевы-матери Франции стояли ее дети, Людовик и Филипп, а с ними — жены, Мария-Тереза и Генриетта.Все четверо были в слезах. Анна последнее время сильно мучилась от болезни, и ее кончина ни для кого не была неожиданностью. Ее прекрасные руки, ныне исхудавшие и пергаментно-желтые, вцепились в простыню, глаза, запавшие от боли, вновь и вновь обращались к самому милому и любимому из живущих на свете.Людовик был потрясен до глубины души. Стоя на коленях, он вспоминал про ту огромную любовь, которую мать дарила ему всю его жизнь.Филипп тоже был потрясен. Мать и его любила на свой манер, но, будучи женщиной бесхитростной, она не способна была скрывать от младшего сына, что почти вся ее нежность предназначена первенцу-наследнику.Филипп взял ее горячую руку и поцеловал.— Будьте добры друг к другу, дети мои! — прошептала Анна.Генриетта отвернулась — она не могла больше видеть страдания умирающей женщины. Ей хотелось, чтобы она не пренебрегла в свое время наставлениями Анны, ей хотелось сказать отходящей в мир иной королеве, что только теперь ей, Генриетте, стало понятно, как же глупа была она в своей безудержной погоне за удовольствиями, давшей почву скандалам наподобие тех, что касались де Гиша и де Варда! Но было слишком поздно!..— Людовик… любимый… — прошептала королева.— Да, моя бесценная мать?— Людовик… будь добрым по отношению к королеве, твоей жене. Не унижай ее своими связями с любовницами. Это так тяжело королеве… такой молодой и ни в чем не повинной!..Мария-Тереза, стоявшая на коленях перед кроватью, закрыла лицо руками, но Людовик властно положил руку на ее плечо.— Я прошу у вас прощения, — сказал он, и слезы заструились по его щекам. — Я прошу вас обеих простить меня.— Вспоминайте обо мне, когда я умру, — сказала Анна. — Вспоминайте, милые мои, что я жила для вас одних. Вспоминайте меня…— Мама… милая мама, — прошептал король. И все четверо заплакали, потому что дыхание Анны Австрийской остановилось. Навсегда.
Но уже вскоре после кончины Анны веселье вновь вернулось в жизнь двора. Людовик, ныне избавившийся от всяких ограничений и стеснений, запланировал самый грандиозный из когда-либо дававшихся во Франции карнавалов.Генриетта как обычно готовила балет. Малютка-королева сама пожаловала к ней в Пале-Рояль, и, когда они остались одни, разразилась горькими слезами и рассказала своей невестке про те мучения, которые доставляет ей присутствие при дворе Ла Вальер и Монтеспан.— Ла Вальер, по крайней мере, тиха и скромна, — сказала Мария-Тереза. — Такое впечатление, что она сама стыдится своей роли, а вот с Монтеспан совсем иначе. Я уверена, что эта женщина специально третирует меня.— Не бойся, — утешала ее Генриетта. — Вспомни смерть королевы матери и обещание Людовика.Он изменит свое поведение и наверняка для тебя отыщется роль в балете.— Но я неважно танцую.— Это будет роль без танцев. Ты будешь сидеть на троне в роскошных одеждах и величественно принимать знаки внимания со стороны остальных.— Это звучит так восхитительно!— Зато Ла Вальер и Монтеспан обнаружат, что для них не нашлось никаких ролей.— Ты моя единственная подруга, — сказала Мария-Тереза. — Мне это тем радостнее, что ты в придачу еще и добрый друг короля, насколько мне это известно.Они обнялись, и Генриетта уже предвкушала радости новой дружбы.Через окно, у которого сидели две женщины, она могла видеть Филиппа под руку с новым дружком шевалье де Лоррэном, младшим братом месье д'Арманьяка. Филипп был без ума от своего на редкость красивого приятеля, и сейчас они прогуливались по парку, смеясь и о чем-то болтая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108