Я лично убежден, что если бы напускное пренебрежение торжественным обрядом, какое я наблюдал у разряженных джентльменов и леди, опасающихся, как бы их не заподозрили в том, что они молятся искренне, было выказано здесь, оно заслужило бы презрение всех собравшихся. Честно говоря, из моих наблюдений над поведением матросов в этом путешествии и из сравнения его с тем, какими я раньше видел их в море и на берегу, я убедился, что на суше нет никого столь бездельного и распутного, а когда они в своей стихии, никто из людей их состояния не проявляет и половины их прекрасных качеств.Но все эти прекрасные качества они неизменно оставляют на борту; матрос без воды – создание столь же жалкое, как рыба без воды, ибо хотя он, как и прочие земноводные, кое-как прозябает на суше, но если оставить его там подольше, рано или поздно становится невыносим.Корабль был в движении с тех самых пор, как подняли паруса, поэтому наши женщины вернулись к своей болезни, а я к своему одиночеству и двадцать четыре часа кряду почти не открывал рта, чтобы сказать кому-либо хоть слово. Это обстоятельство – оказаться запертым на площади в несколько квадратных ярдов с двумя десятками человеческих существ, ни с одним из которых нельзя поговорить, – было редким, почти небывалым, и вряд ли когда-нибудь происходило с человеком, которому оно так противно, как мне, или мне в такое время, когда мне требовалось больше пищи для наблюдений и размышлений. Этому обстоятельству, которое судьба приоткрыла мне еще в Даунсе, я обязан первой серьезной мыслью о том, чтобы вступить в ряды писателей-путешественников; некоторые из самых забавных страниц, если они заслуживают такого названия, были навеяны самыми неприятными часами, когда-либо выпадавшими на долю автора. Понедельник . В полдень капитан проделал необходимые наблюдения, и оказалось, что к северу от нас, в нескольких лигах, находится Ушан и что мы выходим в Бискайский залив. Мы прошли там всего несколько миль, когда попали в штиль; свернули паруса, от которых не было никакого толку, пока мы находились в таком неприятном положении, которое матросы ненавидят лютее самой неистовой бури. Нас сильно смутила пропажа отличного куска соленой говядины, которую вымачивали в море, с целью освежить ее, – странное, мне кажется, свойство для соленой воды. Вор был тут же заподозрен и вскоре после этого выловлен матросами. То была огромная акула, которая, не зная своего счастья, проглотила и еще один кусок говядины вместе с большим железным крюком, на который тот был нацеплен и за который ее втащили на корабль.Я едва ли упомянул бы поимку этой акулы, как ни уместна она была бы для правил и практики в описании путешествия, если бы не удивительный случай, ее сопровождавший, а именно – что украденное мясо мы извлекли из утробы акулы, где оно лежало неразжеванное и не переваренное, и, будучи препровождено в котел, это мясо и вор, укравший его, общими силами разнообразили меню команды.Во время того же штиля мы нашли мачту большого судна, пролежавшую в воде, по мнению капитана, не менее трех лет. Она была вся утыкана мелкими моллюсками, под названием полипы, которых, вероятно, поедают скальные рыбы, как назвал их капитан, добавив, что это самая вкусная рыба на свете. Тут мы должны всецело положиться на его вкус, ибо хотя он ударил такую рыбу чем-то вроде гарпуна и ранил, я уверен, насмерть, трупом ее он завладеть не смог, несчастная сорвалась и прожила еще несколько часов, вероятно в страшных мучениях.Вечером наш ветер воротился, да так весело, что мы пробежали свыше двадцати миль, до наблюдений следующего дня ( вторника ), который показал нашу широту как 17 o 42’’». Капитан обещал, что и весь залив мы пересечем необычайно быстро, но он обманул нас или ветер обманул его, потому что к заходу солнца ветер так ослабел, что всю ночь еле тащил нас, одолевая по миле в час. Среда . Вскоре после восхода солнца снова задуло, мы стали делать от трех до четырех узлов – то есть миль в час. Нынче в полдень мы были примерно в середине Бискайского залива, и тут ветер опять нас покинул, и мы стали так прочно, что за много часов не продвинулись ни на милю вперед. У моего пресноводного читателя, возможно, останется от этого штиля вполне приятное воспоминание, но нас он раздосадовал хуже любого шторма: ибо, как страсти человеческие набухают возмущением еще долго после того, как вызвавшая их причина отпала, так было и с морем. Оно вздымалось горами, бросало наш бедный корабль вверх и вниз, назад и вперед с таким остервенением, что на всем корабле не нашлось человека, способного это стерпеть лучше меня. Все предметы в нашей каюте катались взад-вперед, мы и сами так покатились бы, не будь наши стулья принайтованы к полу. В таком положении, когда столы тоже были принайтованы, мы с капитаном закусили не без труда и проглотили понемножку бульона, а больше пролили. Так как на второе у нас была жареная утка, старая и тощая, я не очень жалел, что, лишившись зубов, все равно не мог бы разгрызть ее.Наши женщины, которые утром стали было выползать из своих нор, опять удалились в каюту и залегли в постель, и весь день я их не слышал, а со слов капитана утешался лишь тем, что иногда зыбь бывает намного сильнее. Он разговорился сверх обычного и поведал мне о таких злоключениях, случившихся с ним за сорок шесть лет в море, что и очень смелого человека могли удержать даже от короткого плавания. Будь эти истории широко известны, наши почтенные матроны, возможно, поостереглись бы отпускать своих нежных отпрысков в море, и тогда наш флот потерял бы немало молодых командиров, которые в двадцать два года разбираются в морских делах лучше, чем настоящие опытные моряки в шестьдесят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39