В этом они с братом сходились.
Пил по обязанности, на приемах или в гостях, чисто символически. Одну-две рюмки. Или во время важного разговора с глазу на глаз, когда надо было развязать язык собеседнику. Еще он позволял себе бокал виски с содовой, когда надо было собраться с мыслями.
При этом Леча Абдуллаевич никогда не критиковал пьяниц, спокойно воспринимал слюнявые откровения любителей поддать, умел даже притворяться чуточку хмельным, чтобы не выпадать из коллектива, чтобы не считали, что он «либо к нам засланный, либо от нас».
Воздержанность и терпимость очень способствовали его продвижению по служебной, научной и политической лестнице. Его считали своим и убежденные трезвенники, и отчаянные любители застолья.
Но сейчас Дагаев решил выпить.
В резном хрустальном стакане звякали ледяные шарики. По гостиной струился аромат выдержанного шотландского виски. Леча Абдуллаевич, спокойный и сосредоточенный, сидел в обтянутом белым мехом кресле. Он, как обычно, сменил пиджак на бархатную домашнюю тужурку, но остался в костюмных брюках, рубашке и галстуке. Всегда быть в форме – его жизненное кредо.
Он искренне не понимал богачей, построивших роскошные виллы, забивших шкафы одеждой от Версаче, но предпочитающих на отдыхе носить растянутые на коленках спортивные штаны: мол, в другой одежде они чувствуют себя несвободно.
Один такой философ вложил сто тысяч долларов в предвыборную кампанию кандидата в депутаты Дагаева. Спонсор принимал начинающего политика на втором этаже собственного коттеджа в Коломягах. Над проектом внешней и внутренней отделки кирпичного дома поработал толковый архитектор. Все было сделано безупречно: стиль, цвет, свет. Но огромный дом выглядел нежилым. Коммерсант обитал в пятнадцатиметровой комнате, которую обставил на свой вкус – продавленный диван с дырой от раскаленной сковороды, обшарпанный стол, накрытый газетой, на полу пустые бутылки. И всюду пыль.
– Давай здесь посидим, – предложил коммерсант, бухнувшись на засаленное покрывало. – Я сюда даже уборщицу не пускаю, здесь все мое. Только тут и могу отдохнуть. Этот евростандарт просто давит на психику!..
Собственную квартиру Леча Абдуллаевич считал очень уютной. В спальне ничего лишнего, только широкая кровать, тумбочка с книгами да зеркала в дверцах встроенного шкафа. В гостиной тоже никаких излишеств – дубовые стеллажи с книгами, телевизором и прочей аппаратурой, угловой открытый бар, широкие устойчивые кресла и диван. А чтобы скрыть основательность и добротность, повсюду белый мех – им обита мягкая мебель, на стене шкура белого медведя, на полу белый палас с пушистым ворсом. Три раза в неделю приходящая домработница драила ковер и диван пылесосом «Филипс», попутно проклиная буржуйские прихоти – хозяин требовал, чтобы комната была не просто белой, а безупречно белой.
Леча Абдуллаевич потушил сигарету в хрустальной, из того же набора, что и стакан, пепельнице. Сегодня он курил больше, чем обычно. Ничего удивительного. Даже энергичному, знающему, чего он хочет, человеку трудно в пятьдесят лет сменить судьбу. Отказаться от карьеры, связей, комфортабельной квартиры, налаженного быта, отказаться только потому, что так велит обычай. Обычай не оставлять без отмщения преступления против твоей семьи, твоего рода, твоей крови. Впрочем, Леча Абдуллаевич Дагаев уже сделал выбор. И третья пачка сигарет и два бокала виски не были связаны с тем, что он вдруг усомнился в правильности принятого им решения.
Просто операция вошла в завершающую фазу. Теперь следовало быть особенно внимательным и предусмотрительным. Помешать могла любая мелочь. Именно о мелочах Дагаев и размышлял, потягивая виски и прикуривая одну сигарету от другой.
Пустяк номер раз. Девица, которая должна была стать его алиби, вдруг устроила переполох, напугала студентов и преподавателя его маленькой частной школы.
Она сама призналась в том, что нарушила приказ. Едва Дагаев переступил порог, бросилась ему навстречу и принялась рассказывать, что ей было невыносимо скучно, Алексей ушел, а тут зазвонил телефон, и она рискнула подняться наверх. Обитатели мансарды ей очень понравились.
– Какие ребята классные! Видно, что мастера своего дела! Ты не сердишься? – Рита старалась сделать виноватое лицо, но безуспешно. Она аж пританцовывала от азарта. И ее качало. Леча Абдуллаевич втянул носом воздух – пахнуло можжевельником и спиртом. Она выпила, и немало. Пьяные женщины для депутата не существовали.
– Ступай спать.
Рита надула губки и ушла.
Естественно, Леча Абдуллаевич Дагаев проверил, насколько откровенна была кающаяся сожительница. Поднялся наверх. Его подопечные уже спали. Дагаев тронул за плечо старшего. Стив проснулся мгновенно, встал и вышел на кухоньку. Как человек, более других посвященный в секретные планы, он кипел от возмущения. И это бросалось в глаза, хотя Стив не кричал и не жестикулировал, только больше обычного путался в спряжениях и падежах.
– Она пришел несанкционированный. Она знал, чем ми здесь заньяться, это не корреспондьирует с правила. Это опасно.
– Да, но ты же знаешь – мы сворачиваемся. За два-три дня она не проболтается.
– Все равно. Она знает. Она меня видел. Она бил подслушивающий. Она глядел тоже. Я ей не довериваю.
Стив был прав на сто процентов, и Леча Абдуллаевич успокоил его как умел.
– Разберемся. «Хвостов» не оставим.
Стив прекрасно понял, что это означает. Правда, задал короткий уточняющий вопрос:
– Алексей?
– Тут можешь не переживать. Он тоже уходит.
Пустяк номер два, который беспокоил Лечу Абдуллаевича гораздо сильнее, – это то, что молчал Цюрих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115