Но она часто подумывала над тем, что в Западном Поселении, наверное, был большой недостаток невест, раз уж Торстейн Черный взял себе в жены женщину без разума, сострадания и рода, и которая к тому же была неряхой.
Из этого брака не получилось ни детей, ни любви, как видела Гудрид, хотя муж с женой редко бранился. Гудрид уживалась с обоими, и все же боялась разрешиться от бремени без умелой и смышленой Лювы. В который раз она хотела вызвать к себе на Песчаный Мыс Торкатлу!
Когда покраснела карликовая береза и осенним холодом потянуло от темно-синего пенящегося фьорда, Гудрид уже с трудом натягивала на живот одежду, у нее болели грудь и поясница, но жизнь, шевелящаяся в ней, служила вознаграждением за все страдания и отсутствие Торстейна. Прошло уже много времени с тех пор, как он отправился в плавание, и скоро, наверное, она увидит вдали его красно-белый парус. Они вместе займутся подсчетом овец, а там и пир середины зимы подоспеет… К йолю, скорее всего, у них в доме уже появится новый человечек!
Подошло время считать овец, но Торстейн сын Эрика все не возвращался. Когда Торстейн Черный рассказал Гудрид, что ранил бонда, который утверждал, что клеймо на ухе многих ягнят принадлежит не хозяевам Песчаного Мыса – он прибавил, что скоро уже Торстейн приедет домой и проучит этого мошенника. Но Торстейн сын Эрика все не возвращался. Перед йолем домочадцы на Песчаном Мысе гадали, что, скорее всего, путешествие заняло гораздо больше времени, чем рассчитывал Торстейн, и команде «Морского коня» пришлось зазимовать в домах Лейва.
Гудрид ощущала в душе гнетущее беспокойство. Однажды ночью она без сна ворочалась в постели, и внезапно в голове у нее зазвучал хрипловатый голос приемной матери Халльдис: «Когда ты чувствуешь тревогу, Гудрид, это значит, что дух хочет что-то сказать тебе. Усмири свои мысли, освободи голову, как я учила тебя, и ты сможешь услышать его».
Гудрид послушно закрыла глаза, сложила руки на животе, освобождая свою голову от посторонних мыслей. Но ничего не происходило, все было пусто, пусто… Позднее она уснула.
Когда наступило время забоя, один из рабов заметил «Морского коня», скользившего по фьорду на закате: корабль был темным, тихим, словно немая угроза. Всякий раз, когда к берегам подходил корабль, в Братталиде и Песчаном Мысе начиналась суета. Но на этот раз на двор опустилась словно смертная сень. Унна побежала в дом сообщить о гостях Гудрид, которая варила колбасы. Побледнев, молча сорвала с себя Гудрид передник и, перекрестившись, вышла на двор.
«Морской конь» устало разворачивался к берегу, и парус его колыхался на ветру. Гудрид напряженно вглядывалась в него, не видно ли людей на палубе – но там не было ни человека. Все это служило дурным предзнаменованием. Пустой корабль медленно подходил к берегу.
Гудрид даже не услышала, как подошел Эйольв, и вздрогнула от испуга, когда он воскликнул за ее спиной:
– Все, кто на борту, сидят! Мне кажется, что у штурвала я вижу Торстейна, но и он как-то странно скорчился. Кто пойдет со мной на берег, чтобы помочь им?
И он заковылял к мостику как можно быстрее, а за ним следом спешили Торстейн Черный и еще двое людей. Прислуга перешептывалась, поросята отчаянно хрюкали, а собаки лаяли на перепуганных овец. Гудрид подождала, пока ребенок в ее утробе перестанет шевелиться, и велела рабам не забивать слишком много скота в этот день. Главное теперь – встретить людей с корабля. Приказав Люве и Унне, что им нужно приготовить в доме, она накинула платок и спустилась к берегу. Горели факелы, и жители Песчаного Мыса помогали сходить на берег измученной команде.
Торстейн Черный приблизился к Гудрид, ведя высокого человека с взлохмоченными волосами и бородой. Свет факела упал на лицо страдальца: все оно было покрыто волдырями. В ужасе всмотревшись в человека, Гудрид узнала в нем своего Торстейна: он стал совсем седым. Она бросилась к нему навстречу, подставив свое плечо, чтобы он мог опереться на него свободной рукой. Могучее тело Торстейна скрючилось, отощало: Гудрид могла одной рукой обхватить его талию.
Он разлепил запекшиеся губы и вдохнул:
– Мы поменялись с тобой ролями, Гудрид!
– Все будет хорошо, – ответила Гудрид, пытаясь идти твердо и унять дрожь в коленях.
Вскоре все больные были уложены на скамьи и укрыты одеялами и шкурами, а Гудрид с другими женщинами обносила их похлебкой из мха, тогда как прислуга разгружала корабль. Эгиль метался в горячке на своем ложе, и когда Гудрид поднесла ему похлебку, она положила ему руку на лоб. Мальчик был покрыт холодным потом. Гудрид заглянула в глаза Торстейна: они были неестественно большими на исхудавшем лице. Муж ее попытался улыбнуться и прошептал:
– Гудрид, покажи теперь все, на что ты способна как целительница. Мы плавали в море все лето, так и не добравшись до Винланда: в тумане мы сбились с пути. И если бы я не бывал прежде так часто на охоте в Нордсетере, то я бы и не узнал берегов Гренландии, когда мы наконец подошли к ним… У нас закончились еда и питьевая вода, и мы ловили чаек и ели их сырыми. Так мы держались еще некоторое время, но потом начался мор. Эгиль по-прежнему болен, а с ним и еще несколько людей. У них даже не было сил дойти до отхожего места; когда мы наберемся сил, мы вычистим корабль.
– Не говори так много, ты устал. Выпей-ка немного похлебки.
Укладываясь спать, Гудрид сняла только ботинки: она понимала, что ночью придется вставать к больным. Она тихонько вытянулась рядом с Торстейном, и муж поискал ее руку и прижал к своей щеке.
Ночью двоим стало совсем плохо: на рассвете умер Эгиль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131