«Плохо, думаю, когда вот так выгонят. А может, он сам выгнал кого?»И появились три мыши.Мыши лапками показывают: они перевели меня на турецкий и сами гравюры сделали и нарисовали портрет, но не автора, не переводчика, а переписчика. И струня хвостами, разбежались по своим норкам.А я подумал:«Стыдно хвалить то, чего не имеешь права ругать».И спускаюсь в метро «промяться».Все проходы забиты. Лежат прямо на полу и все что-то делают, не могу разобрать. И все дымится.Суют мне в руки сверток: закутанное в пеленках, лица не вижу, я должен перенести по рельсам до следующей остановки.И я иду. Только бы поспеть. Никакой тяжести, но сзади кто-то все наваливается и тычет мне альбом: нарисуй две картинки – «украшают три елки» и еще «сгорел дом, где мы отыскали себе маленькую квартиру».Я сразу и не узнал, а это была одна из мышек, а за ней, как из яйца, вылупился человек с лицом надъеденной лепешки, он был наряжен мавром, на кривых испанских каблуках. И предлагает мне черемушную наливку. Но с одним условием: я должен, сидя на рельсах, рассказать о себе что-нибудь выдающееся.И я, вспомнив один действительно выдающийся случай, как меня, закутанного в одеяло, принесли на одно собрание, чтобы удивить неожиданным появлением, вижу, на рельсах сидит Вейдле Вейдле В. В. (1895–1979) – искусствовед, критик и поэт.

, он в желтом топорщемся непромокаемом и что-то бормочет из своей жизни.И прощай моя черемушная наливка: Вейдле, окончив рассказ, схватил бутылку и прямо из горлышка разом всю. Чехов Их было пять, они сидели вокруг колодца.Из глубины колодца выходил огонь. У каждой в руках раскрытая книга. И огонь освещает мне древние письмена. Я узнал их, это были сивиллы, но что было написано в Сивиллиных книгах, я ничего не мог разобрать.Вышел из воды «гуттаперчевый мальчик», но это была не игрушка, что детям в ванну кладут, а гуттаперчевое живое существо. И я понимаю, что это Шаляпин, а вышел он, чтобы голосом погасить Сивиллин огонь!«Пискунок», из породы тоненьких шеек, размахивая тоненькими ручками, кричал, предупреждая Шаляпина:«Спасай, кто может, свою душу!»И я хотел уходить, не дожидаясь конца, как раскрылась стена: Чехов весь в черном на скамейке, есть такой портрет, и весь он освещен изнутри.«Вот, вы и совсем пришли к нам!» сказал я.И перед Чеховым, как перед сивиллами, раскрытая книга:«Переписка жителя луны с жителем земли», разобрал я заглавие.«Мне тяжело дышать!»И Чехов вытащил изо рта утку.Утка оказалась жареная с яблоками. И все на утку набросились: «Пискунок» и гуттаперчевый мальчик, и я не выдержал, цепко протянул руку. Гимнастика «Разорвать течение времени и повернуть мысль»! Я вылепил из сургуча свою голову и пропустил через бельевой каток. Сижу на узлах удобно и неприкосновенно.Накрапывает теплый дождь. Никакой зелени, а растут грибы. И вижу, как в гору медленно ползет трамвай.«В этот трамвай не садитесь, говорит Зайцев Зайцев Б. К. (1881–1972) – писатель, с Ремизовым знаком с 1905 г., когда тот работал в журнале «Вопросы жизни». Перечисляя визитеров Ремизова, В. П. Никитин пишет о Зайцеве, «приходившем из соседнего пригорода – Boulogne, дружески относившемся к А. М. и помогавшем устраивать его статьи в газете „Русская мысль“; они часто вспоминали Москву первых годов их выступлений на литературном поприще» ( Никишин В. П. «Кукушкина» (Памяти А. М. Ремизова). Воспоминания. Публ. Н. Ю. Грякаловой. – Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990 год. СПб., 1993. С. 288).

, нет буфета». А сам на ходу выпрыгнул.Зайцева я не послушался и поехал.На каждой остановке буфет, трамвай останавливается очень высоко и приходится на ходу выскакивать. Я выскочил и угодил в овраг.Какие-то карлики и среди них в белом халате их поп карлик. Подобрав полу своего фельдшерского халата, он облетел низко над столом, поклевал что-то в воздухе и взялся за солдат.Целый полк выстроился на дворе московских Покровских казарм. И тут же на дворе валяется колбаса: из колбасы я должен делать гимнастику.Зайцев развязал один из узлов с бельем, вытащил складную кровать: плетеная корзинка для хлеба.«Сколько призрачности в том, что мы называем действительностью!» сказал он и, спустя рукава, принялся раскладывать хлеб печатными буквами. Виноградный окорок Все семейство Ч. – бегут за окороком, а впереди в окорок зубами врезалась собака. Навстречу волки, да не простые, с гривами сибирские, а за волками мчится автомобиль.От страха или чтобы добро волкам не досталось, одним кусом окорок съела собака. А волки на собаку и в клочки. И вся ветчина попала в волчиную сибирскую пасть с песьей шкурой и костями. А все Ч. побросались на ходу в автомобиль. И автомобиль скрылся.А собака и говорит:«Разве я виновата?» и подает мне в обеих лапах чек – 1000 франков «на предъявителя».В банке у самой кассы я спохватился: чека нет! или дорогой потерял или дома в письма сунул. А кассир за решеткой для порядку разложил столбиками, но не мелочь, а розовый виноград. Захотелось мне этого розового попробовать, потянулся я с руками, а решетка опустилась и прямо мне по пальцам, как бритвой: черно в глазах.И очутился я в сыром подвале. И о чем эти черные мысли? И я повторяю из какой-то песни и мотив знакомый: «А когда ты меня покинешь,я из огня до земли тебе поклонюсь,расточу весь огонь –и одна ты в глазах не померкнешь...» Хлынула вода. И я скорее выбираться, да темно очень.И вспомнился окорок – розовый, как розовый виноград.«Пойду, думаю, к Ч.».По насыпи мне навстречу, но кто это? не понимаю: на ней мужское без пуговиц пальто наголо.«Я безработная, говорит она, и не годы, не век, а века иду по чужой земле».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25