– Моргон, – голос арфиста был глухим от усталости и удивления, – я не хотел беспокоить тебя.
Моргон стоял как вкопанный, даже пламя его факела застыло, поднимаясь вверх в полном безветрии. Гибельная, безупречная музыка арфы, которая всегда струилась в каком-то темном месте за его мыслями, смешалась вдруг с неуверенным звучанием инструмента, тревожащим его последние ночи. Моргон парил на границе света своего факела, желая то ли яростно заорать, то ли, не говоря ни слова, повернуться и уйти. Однако еще больше он желал сделать шаг вперед и задать вопрос. И наконец он шагнул бесшумно и почти не осознавая, что движется.
– Что случилось с тобой?
Голос его был каким-то чужим, незнакомым, с нехарактерными для Моргона интонациями беспокойства. Арфист взглянул на свои руки, безвольно висящие по бокам.
– У меня вышел спор, – ответил он. – Спор с Гистеслухломом.
– Ты никогда не проигрывал в спорах. – Моргон сделал еще шаг к арфисту, по-прежнему напряженный и по-звериному бесшумный.
– Я и в этом не проиграл. Если бы я проиграл, в Обитаемом Мире стало бы на одного арфиста меньше.
– Смерти нелегко тебя взять.
– Нет.
Он следил, как Моргон делает третий шаг, Моргон заметил это и замер. Арфист посмотрел ему в глаза – ясным взглядом, признавая все и ничего не прося. Моргон перехватил свой факел – тот догорел уже почти до самой руки. Моргон уронил его, и тут же под ним вспыхнули сухие листья. Свет теперь падал иначе, и лицо Дета оказалось в тени. Моргон видел его так же, как позади других костров в прежние дни. Он молчал, снова паря мыслью в молчании арфиста, которое повлекло его вперед, точно по мосту, узкому, словно лезвие, переброшенному через бездну его смятения и гнева. Наконец он присел на корточки возле огня и очертил его кругом, силой разума не позволяя ему слишком разгореться в теплой ночи.
– Куда ты идешь? – спросил он немного погодя.
– Назад, туда, где родился. В Лунголд. Больше мне некуда идти.
– Пешком?
Арфист небрежно передернул плечами, руки его вздрогнули.
– Я не могу ехать верхом.
– Что же ты будешь делать в Лунголде? Ты не можешь играть...
– Не знаю. Может быть, просить подаяние.
Моргон молча смотрел на него. Пошарив пальцами, он нашел шапочку желудя и щелчком послал ее в огонь.
– Ты служил Гистеслухлому шесть сотен лет. Ты выдал ему меня. Разве он настолько неблагодарен?
– Нет, – бесстрастно ответил арфист. – Он подозрителен. Ты позволил мне уйти из Ануйна живым.
Рука Моргона замерла среди сухих листьев. Что-то пробежало сквозь него, подобно слабому и своевольному порыву ветра, который просвистел через северные пустоши, через весь Обитаемый Мир, чтобы намеком поведать о своем существовании спокойной летней ночи. Миг спустя Моргон позволил своей руке пошевелиться – прутик треснул в сжавшихся пальцах. Он опустил обломки в огонь и начал расспрашивать – на ощупь, осторожно, словно при первом знакомстве и при первой игре в загадки с тем, чье умение он плохо себе представлял.
– Гистеслухлом был в Ане?
– Он был на Задворках Мира и собирал силы после того, как ты от него вырвался. Он не знал, где ты, но, поскольку мой разум всегда для него открыт, меня он нашел легко. В Хеле.
Моргон поднял глаза.
– Вы все еще мысленно связаны?
– Полагаю, что так. Ему нет от меня больше никакой пользы, но ты, возможно, в опасности.
– Он не явился в Ануйн искать меня.
– Мы с ним встретились через семь дней после того, как я покинул Ануйн. Казалось маловероятным, что ты все еще там.
– Я там был.
Моргон добавил в огонь еще пригоршню прутиков и следил за тем, как ярко они вспыхивали, а затем свертывались и откатывались от жаркого места. Внезапно его взгляд скользнул по изуродованным пальцам арфиста.
– Во имя Хела, что он с тобой сделал?
– Он сделал для меня арфу, поскольку мою ты уничтожил. – Свет промелькнул в глазах Дета, словно воспоминание о боли или о чем-то давно минувшем и затаенном. Пламя угасало, арфист наклонил голову, и лицо его снова оказалось в тени. – Арфа была из черного огня, – бесстрастно продолжал он. – И на ее лицевой стороне пылали три раскаленные добела звезды.
У Моргона перехватило дыхание.
– Ты играл на ней, – прошептал он.
– Он заставил меня. Пока я был еще в сознании, я чувствовал, как его разум черпает из моих воспоминаний то, что случилось в Ануйне, то, как мы с тобой несколько месяцев странствовали, то, что происходило за годы и века, на протяжении которых я служил ему, и прежде... У той арфы был странный, полный муки голос, вроде голосов, которые я слышал в ночи, когда скакал через Хел.
– Он оставил тебя в живых.
Дет прислонился головой к дереву и встретил взгляд Моргона.
– Он не нашел причин лишить меня жизни.
Моргон безмолвствовал. Пламя ломало прутики, словно мелкие косточки. Внезапно, несмотря на теплую пору, ему стало холодно, и он пересел поближе к огню. Какой-то зверек, вынырнувший из кустарника, обратил к нему ярко светящиеся глаза, затем быстро моргнул и пропал в темноте. Молчание вокруг изобиловало загадками, которые следовало бы загадать, но он знал, что арфист станет отвечать на каждую его загадку собственной. На миг он задержался в пустоте безмолвия, собирая свет в горсти.
– Скудная плата за шесть столетий, – сказал он наконец. – А чего ты в первую очередь ожидал от него, когда поступил к нему на службу?
– Я сказал ему, что мне нужен господин и что ни один король, обманутый его ложью, меня не устраивает. Мы подходили друг другу – он создавал наваждения, а я придавал им убедительность.
– Это была опасная затея. И он никогда не боялся Высшего?
– А какой повод бояться дал ему Высший?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85