— Что с ней?
— С ней все в порядке. Придется дать Роберту подслащенной воды через соску, и до завтра он потерпит. Агата напоила ее.
— Напоила? — Джим уставился на Энджи. — Вином?
— Нет. Я полагаю, французским коньяком. Знаешь, даже в этом столетии есть крепкие напитки, хотя они не очень в ходу. Я думаю, это был французский коньяк… или что-то вроде белого джина с юга Франции. Королевский двор — единственное место, где его можно достать.
Джим кивнул.
— Я понимаю, почему ты не хочешь, чтобы она нянчила ребенка, пока не протрезвеет. Но я удивлен, что у Агаты хватило времени напоить ее, пусть даже коньяком.
— Вспомни, Джим, ведь люди низкого сословия счастливы, если им доведется попробовать вина хоть раз в жизни. И они проглатывают его так же, как свое жиденькое пиво, — Голос ее окреп. — Это просто чудо. Я направлялась в Большой зал, и вдруг у меня возникло неприятное чувство. Я оказалась права. Когда я вернулась, Том сказал мне, что впустил Агату, потому что кормилица говорила ему, что ее впускали раньше. Я вбежала в комнату. Кормилица отключилась, а Агата пыталась задушить малютку Роберта в… в… колыбели…— Ее голос прерывался. Он стал глубже на последних словах и закончился на такой невероятной ноте, которую Джиму редко доводилось слышать.
— Должно быть, ты опередила ее на какую-то долю секунды…— начал Джим.
— Да, она пыталась положить Роберта так, чтобы все выглядело как несчастный случай! Только это спасло малютку от смерти. Хотя, если бы я вошла и обнаружила, что Роберт мертв, а Агата стоит рядом, мне ничего не нужно было бы объяснять. Я хотела вытолкать ее из комнаты, а она вытащила кинжал. — Смех вновь стал сотрясать Энджи. — Ведь это мой собственный кинжал, он висел у меня на поясе, а я даже не подумала о нем. Я ударила ее. Она этого не ожидала и на минуту растерялась. Потом я начала мыслить яснее и перехватила ее руку с кинжалом. Она оказалась страшно сильной, но я помешала ей причинить вред мне или Роберту. Я очень обрадовалась, когда ты появился.
— У меня должно было быть предчувствие, — печально произнес Джим, А я просто бежал по ступенькам и вспоминал слова песенки о двенадцати днях Рождества.
Энджи подошла к мужу, погладила и поцеловала его:
— Ты пришел. Послушай, пойдем в свою комнату. Роберт заснул, все спокойно, и я больше не хочу даже видеть эту комнату.
— А что делать с кормилицей? Может, перенесем ее куда-нибудь?
— Нет, пусть себе лежит. В ближайшие часов десять ей все будет безразлично. А когда она проснется и почувствует себя чертовски плохо, пусть это послужит ей уроком. Вообще-то ее могла ожидать бы виселица, но я просто скажу ей, что она ответит за свои грехи перед небом. Для нее это хуже того, что мы можем сделать с ее телом. Пойдем в свою комнату, Джим.
Они прошли к себе в комнату и уселись в кресла рядом с маленьким столиком, на котором стояло вино, бутыли с водой и кубки. Руки Энджи будто жили собственной жизнью — они занялись прической и оправляли дневное платье, которое, как знал Джим, она очень любила.
Платье было сшито из тонкой шерсти, окрашенной в коричневый цвет, гармонировавший с цветом глаз Энджи. Оно имело вырез лодочкой по моде этого времени, узкий лиф и свободную юбку до пола. Энджи немного переделала его, и оно выглядело почти как наряд двадцатого века. Как замужняя женщина, Энджи носила локоны, двумя рядами спадавшие по обеим сторонам лица. Голову ее украшали бант и прозрачная сетчатая вуаль, спадающая на затылок. В вуаль Энджи вплела несколько серебряных нитей.
Джим налил себе вина и наполнил еще один кубок для Энджи, не потрудившись долить их водой.
— Я в этом не нуждаюсь, — сказала Энджи, глянув на свой кубок.
— И все же выпей, тебе надо забыться.
Энджи поднесла кубок ко рту, пригубила, а затем сделала хороший глоток. Она отставила кубок и быстро заговорила:
— Возможно, ты и прав, Джим. Я как раз направлялась в комнату над Большим залом по пути к самому залу, чтобы успеть побывать там и там, ведь нас совсем никто не видел утром, до соколиной охоты. Я ведь совсем не чувствовала усталости. Все произошло внезапно. Мне было трудно присоединиться к их беззаботному веселью над маленькой лисичкой, которую убил сокол. Лисичке явно не повезло. Сокол был такой большой. Он ударил ее крыльями, а они такие твердые, что могут выбить из седла человека. — Энджи внезапно замолчала и тихо сидела в кресле. Она еще раз пригубила вино.
— Возможно, это и не совсем так, — медленно и спокойно заговорил Джим. Он говорил скорее для того, чтобы дать Энджи время прийти в себя, чем для того, чтобы сообщить что-либо важное. — Но ты права насчет удара крыльями. Не знаю, заметила ли ты тогда, но именно крылья дали мне превосходство над Эссессили — помнишь этого морского змея, с которым я сражался, когда прошлым летом нас окружили морские змеи? Я ударил его своими драконьими крыльями сильнее, чем мог ударить меня он. Он походил на змею с коротенькими ножками и был слишком жирный, чтобы свернуться, подобно обычной змее, и из такого положения ударить головой.
— Я тебе рассказала, почему вернулась. — Энджи говорила уже спокойнее, чем раньше. Она выпила еще немного вина. — А почему вернулся ты?
— Мне хотелось рассказать тебе, что я сделал, чтобы обнаружить переодетого тролля. Я думал, ты отдыхаешь.
Энджи рассмеялась — теперь уже обычным своим смехом.
— Неважно, что ты там напридумывал, важно, что я делала все что угодно, только не отдыхала! — Она посмотрела на свой кубок. — Джим, я не верила, что это произойдет так быстро, но ты прав. Вино помогает.
— Оно помогает всегда, особенно после таких переживаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140