Впрочем, у вас, наверно, уже назначено штук семь свиданий?— Как сказать, я просто собиралась в кино. Надо выйти подышать свежим воздухом.Она не предлагала ему остаться, но и ничем его не обескураживала. Он размышлял: «Надо попробовать! Она, конечно, разрешит мне остаться, — что-то между нами начинается… нет, нельзя связываться, нельзя, надо бежать». Но тут же решил: «Нет, теперь уже поздно!»И вдруг, в семь часов, он отнял у нее сигарету и крепко сжал ее руку.— Танис! Перестаньте дразнить меня! Мы с вами… Вы понимаете, мы оба — люди одинокие, и нам так хорошо вместе. По крайней мере, мне! Никогда мне не было так хорошо. Разрешите мне остаться. Я сбегаю в магазин, куплю чего-нибудь — холодного цыпленка или индейку, — и мы чудесно с вами пообедаем, а потом, если вы захотите меня прогнать, я уйду безропотно, как барашек.— Ну что ж, это будет мило! — сказала она.И руки не отняла. Весь дрожа, он сжал ее пальцы и бросился надевать пальто. В гастрономическом магазине он накупил огромное количество еды, выбирая главным образом то, что подороже. Из аптеки напротив он позвонил жене: «Должен подписать контракт с одним человеком, он уезжает в полночь. Ты не жди, ложись спать. Поцелуй за меня Тинку». В предвкушении чего-то необычайного он вернулся в маленькую квартиру.— Ах, гадкий, гадкий, сколько он накупил еды! — приветствовала его Танис, и голос у нее был веселый, улыбка ласковая.Он помогал ей в маленькой белой кухоньке — мыл салат, откупорил бутылку с оливковым маслом. Она велела ему накрыть на стол, и когда он бежал в столовую, а потом искал в буфете ножи и вилки, он чувствовал себя совершенно как дома.— Одного не могу решить, — объявил он, — что вам надеть к обеду. То ли самый нарядный вечерний туалет, то ли распустить волосы и надеть короткое платьице, как маленькой девочке.— О, я буду обедать так как есть, в этом старом шифоновом платьишке, и если бедная Танис вам в таком виде не нравится, можете идти обедать в клуб.— Не нравится? — Он погладил ее плечо: — Дитя, вы — самая умная, самая хорошенькая, самая милая женщина на свете! Ну-с, леди Уайком, разрешите герцогу Зенитскому предложить вам руку и патриархальственно проследовать к монументальственной трапезе!— Ах, какой вы остроумный, как мило вы шутите!Когда они окончили импровизированный обед, он выглянул в окно и заявил:— Очень сыро и холодно. Нечего вам ходить в кино.— Пожалуй…— Хорошо, если б у нас был камин! Хорошо, если бы лил дождь, а мы с вами сидели бы в старом-престаром домике и за окнами скрипели бы деревья, а в очаге горели огромные поленья. Знаете что? Давайте пододвинем диванчик к радиатору, вытянем ноги и вообразим, будто это камин!— Ах, как трогательно! Большой вы ребенок!Они пододвинули кушетку к радиатору, уперлись в него ногами — его тяжелые черные башмаки угнездились рядом с ее лакированными туфлями. В полутьме они говорили о себе, о том, как она одинока, о том, как он запутался, и как чудесно, что они нашли друг друга. И когда они умолкли, вокруг стало тише, чем в сельской глуши. Ни один звук не доносился с улицы, кроме шороха колес и отдаленного гула товарных поездов. Они были одни, в тепле, в уюте, вдали от шумного, докучливого мира.Он был в таком восторге, что все страхи, все сомнения улетучились. И когда он на рассвете возвратился домой, восторг перешел в блаженную умиротворенность, полную воспоминаний. 29 Уверенность в дружбе Танис Джудик укрепила в Бэббите чувство собственного достоинства. В Спортивном клубе он решался на многое. И хотя Верджил Гэнч упорно молчал, остальным завсегдатаям стола «дебоширов» пришлось признать, что Бэббит по неизвестной причине «немножко спятил». Они громогласно спорили с ним, а он петушился, радуясь такому своеобразному подвижничеству. Он даже осмелился хвалить Сенеку Доуна! Профессор Памфри при этом заявил, что шутка зашла слишком далеко, но Бэббит упорствовал:— Нет! Это факт! Я вам верно говорю: он один из выдающихся умов нашей страны! Сам лорд Уайком подтверждал, что…— Да кто такой в конце концов этот лорд Уйаком? Вы долбите про него вот уже шестую неделю! — возмутился Орвиль Джонс.— Джордж выписал его по каталогу от Сирс-Робека. Этих английских высокопоставленных ломак можно заказывать по почте, два доллара штука! — ввернул Сидни Финкельштейн.— Перестаньте кривляться! Лорд Уайком — один из величайших умов в политической жизни Англии. Повторяю: сам я, конечно, человек консервативный, но ценю таких людей, как Сенни Доун, за то, что…Но тут его резко прервал Верджил Гэнч:— Не уверен, что ты так уж консервативен. А я могу отлично обойтись и без вмешательства красных сволочей, вроде твоего Доуна!Голос у Гэнча был такой злой, челюсти так крепко сжались, что Бэббит растерялся, но тут же овладел собой и говорил до тех пор, пока всех не охватила скука, потом раздражение и, наконец, сомнение, как Гэнча.
Он думал о Танис беспрестанно. С волнением он вспоминал каждую черточку ее лица. Его руки тосковали по ней. «Наконец-то я ее нашел! Столько лет она мне снилась, и теперь я нашел ее!» Они встречались по утрам в кино и попозже, днем, а в те вечера, когда предполагалось, что он на собрании ордена Лосей, он заезжал к ней на квартиру. Он знал все ее финансовые дела, давал ей советы, а она жаловалась на свою женскую беспомощность, хвалила его за властный характер, хотя потом оказывалось, что она разбирается во всяких акциях и бумагах куда лучше него. У них уже накопились общие воспоминания, они подтрунивали над прошлым. Как-то они поссорились, и он сердился, что она так же «командует» им, как его жена, и еще больше ноет, когда он невнимателен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128