— Что, стихи сочиняешь, поэт?— Нет, составляю отчет, — возразил я и указал рукой на бумагу.— А как составляешь — в рифму или белым стихом? Оставалось только пожать плечами. Мне было не до шуток.Он уселся напротив меня, достал сигарету и с крайне беззаботным видом закурил. Вообще он держался так, как будто мы были с ним приятели с незапамятных времен. Может, мне следовало рассердиться, сказать, что я не собираюсь попусту тратить время, что, если ему нужен какой совет, пусть пожалует в амбулаторию: я принимаю там ежедневно с десяти до двенадцати. Но, как я ни старался, мне так и не удалось ожесточить против него свое сердце — вопреки всем моим понятиям о дисциплине и порядке мне было приятно, ужасно приятно, что он пришел. Чувство, что вот здесь со мной сидит сильный человек, снова овладело мной.Но вот с чего он начал разговор, этот сильный человек.— Послушай, доктор, — сказал он, — ты, конечно, знаешь Балабаницу?Я даже рот открыл от изумления.— Это очень славная женщина, — продолжал Аввакум.— Да, — опомнился я и язвительно спросил: — Только когда же ты успел в этом убедиться?— В том-то и дело, — засмеялся Аввакум, — что я еще ни в чем не убедился.— Погоди-ка, — сказал я и обрадовался, что у меня появилась вдруг возможность припереть его к стенке. — Как же в таком случае ты пришел к заключению, что она славная женщина?— Это только предположение, — пошел на попятную Аввакум. Я был удовлетворен его ответом и замолчал.Аввакум пустил колечко дыма и вонзил в меня пристальный взгляд.— Я надеюсь, что ты мне расскажешь кое-что об этой женщине, — сказал он Передашь свои личные впечатления или то, что ты слышал от людей Меня это очень интересует.Я пожал плечами.— Сожалею, — сказал я, — но никакого интереса к этой особе я не испытываю. Мне известны лишь некоторые очевидные вещи, то, что ни для кого не тайна. Эта красотка хотя и не первой молодости — отличный работник, у нее есть все данные стать лучшим мастером момчиловской сыроварни. Лично я восхищался, и притом не раз, образцовой чистотой, которую она постоянно поддерживает на своем рабочем месте. Халат у нее всегда ослепительной белизны, ногти на руках коротко подстрижены, волосы спрятаны под безукоризненно чистой косынкой.— Любовники у нее есть? — спросил Аввакум.Я посмотрел себе под ноги и замолчал. По этой части у меня не было сведений.— А не случалось ли, что кто-нибудь перепрыгивал к ней ночью через забор?Вопрос был слишком грубый, и я имел полное право обидеться, потому что был ветеринарным врачом, и не каким-то там соглядатаем, высматривающим, что делается в чужих дворах. Я снова посмотрел себе под ноги и промолчал.— Хочешь, чтоб мы стали хорошими друзьями? — спросил совершенно неожиданно Аввакум.— О, — только и произнес я и сел на кровать — было как-то неучтиво торчать перед ним. Его вопрос ошарашил меня.— Я очень нуждаюсь в твоей дружбе. — продолжал с улыбкой Аввакум. — В дружбе с таким человеком, который бы мне верил и не думал бы обо мне худо.— Что ж, ладно, — сказал я и почувствовал, как у меня горят щеки. — Мне кажется, ты человек неплохой.Тогда у меня не было особых оснований верить в его добродетели, и я изрек эти несколько слов просто так, непроизвольно.Он протянул мне руку, и мы улыбнулись друг другу.Так началась наша дружба.Затем Аввакум попросил меня разузнать о некоторых интимных сторонах житья-бытья нашей Балабаницы.— Я научный сотрудник, — сказал Аввакум, — и ни в коем случае не хотел бы нанести ущерб престижу института, который я представляю. Если Балабаница поддерживает какие-нибудь сомнительные связи любовного характера, то мне, разумеется, не место в ее доме. Заинтересованная личность начнет смотреть на меня косо, и, чего доброго, поползут сплетни — на что только не способна ревность! Все это, естественно, не в моих интересах.После такого вступления, которое меня до крайности удивило своим пуританизмом, Аввакум поторопился уточнить:— Как мой хороший друг, ты должен узнать, поддерживает ли она с кем-нибудь особо близкие отношения, и если да, то кто этот человек. Разузнать все проще простого от ее соседок, потому что у всех соседок на свете наметанный глаз и отлично развитый нюх. Только будь осторожен в расспросах, соседки — народ честолюбивый! Ты иди к соседке ради нее самой, а если дело коснется Балабаницы — делай вид, что тебе по безразлично и что ты не больно к ней расположен. Упаси тебя бог стать на ее сторону, из этого ничего хорошего не получится!Когда я вышел на улицу, чтобы проводить его, Аввакум прошептал мне:— Постарайся кое-что разузнать до обеда. От бай Марко мы выйдем вместе, и ты расскажешь мне все, что тебе станет известно.Стоит ли говорить, что от сознания возложенной на меня задачи я испытывал одновременно и гордость и некоторую растерянность. Во всяком случае, я приступил к ее выполнению довольно бодро и не в меру самоуверенно. Правда, когда я приближался к Надкиному двору — Надка была соседкой Балабаницы, — я почувствовал вдруг слабость в коленях. Видимо, эта слабость была вызвана тем, что я слишком быстро шел.Надка сидела во дворе и толкла перец. Я любезно поздоровался.— Как поживаете? Что новенького, какие вести от мужа? Здоров ли он?Ее муж работал в Мадане.Надка обернулась ко мне, и на ее белом личике расцвела улыбка.— Все хорошо, — ответила она. — Слава богу.— Очень рад, — сказал я. Постояв немного у открытой калитки, я заговорил снова: — А как ваш боровок, есть аппетит?— Он и меня скоро сожрет, проклятый! — засмеялась Надка. Затем она вздохнула и добавила озабоченно: — А все тощий какой-то, совсем не нагуливает жир, не то что человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58