Он уже много лет занимался своим делом и достаточно хорошо знал себя, поэтому умел сдерживать нетерпение.
Не то, чтобы знать себя, было дьявольски важно для частного детектива — важнее было знать других людей. Поэтому можно было не давить на Паркера, на Хоукли, но нельзя было прекращать поиски Гриффина. Он обязательно доберется до этого сукина сына. В отличие от Балларда, он не сомневался, что они и тут идут по ложному следу.
Нет, нет, они на верном пути. Просто не смогли еще взять быка за рога. Нет сомнения, что на Хеслипа было совершено нападение, причем либо самим Гриффином, либо кем-нибудь, кто пытался его прикрыть.
Стало быть, надо вернуться к Гриффину. И начать с уже имеющейся информации. Большой, обычно добродушно-веселый парень с материнским комплексом, сорока — сорока пяти лет, лысеющий, с бачками, слишком много пьющий, весом в двести десять фунтов, физически вполне способный оглушить Барта ударом по голове, втащить его в «ягуар» и спустить с обрыва.
Физически крепкий, но достаточно ли хорошо он умеет шевелить мозгами? Как, например, Паркер? Сомнительно. Могли такой парень, как Гриффин, которого называет «ужасно милым» большая ненасытная телка, любящий свою мамочку с ее яблочными пирогами и проявляющий миссионерские наклонности, совершенно сбиться с пути, стать жадным вором, растратчиком, который за несколько лет присвоил тридцать тысяч баксов?
В его уме промелькнула какая-то смутная мысль, и хотя он тут же снял ногу с акселератора, притормозил, все равно так и не смог ее уловить. Покачав головой, Кёрни снова прибавил скорость. Жаль, что он не уловил эту мысль, но ничего не поделаешь.
Он снова принялся думать о Гриффине, в чьем характере столько противоречивого. И о его матери. После ее смерти Гриффин стал вести типичную для холостяков разгульную жизнь. Выпивка, распутная танцовщица, большой, достаточно респектабельный спортивный автомобиль. Что проявляется в его поступках: радость по поводу новообретенной свободы или горечь одиночества? Неужели Шери послужила ему какой-никакой заменой матери? Может быть, в этом и надо искать ключ? Почему он сказал Шери, что разделается с этим оборотнем с фонарем? Было ли под этой угрозой какое-нибудь основание?
Кёрни вновь покачал головой. Рыцарское благородство как-то не сочетается со звериным умением Гриффина запутывать следы. Не сочетается с той жестокостью, с какой он принимал решение об устранении людей. И не важно, что при этом им руководил панический страх.
Впечатление такое, будто в Гриффине уживаются два разных человека. Как если бы...
Кёрни резко свернул в правый переулок, не забыв при этом посмотреть в зеркало заднего обзора. Нет ли у Гриффина того, что психиатры называют «раздвоением личности»? Ведь это он был возмущен приставаниями своего курчавого друга к Шери и он же продал мебель, которой она пользовалась. Ответ на вопрос напрашивался сам собой, и проверить, правилен ли этот ответ, было совсем нетрудно. Надо только задать Одуму те вопросы, которые следовало задать сразу же, как только он понял, что Одума можно обвинить разве что в природной глупости.
Кёрни вырулил обратно на пустынное шоссе и направился ближайшим путем в Антиох. К Одуму и его безобразной подруге, чтобы получить ответ на два вопроса.
Это, конечно, не разрешит все их проблемы. Но если он прав, то узнает кто, а также почему напал на Барта. Ибо Барт был близок, он даже сам не понимал, как близок, к раскрытию какой-то преступной тайны. Оказалось, что он не просто милый симпатичный парень, но и человек, умеющий глубоко копать. Тут в одном деле есть кое-что забавное. Может, это только совпадение...
Судя по нанесенному ему едва ли не смертельному удару, это было далеко не совпадение.
Похоже, я старею, подумал Кёрни, начинаю туговато соображать. Как я мог не увидеть очевидных ответов на вопросы, касающиеся всего эпизода в Сан-Хосе. Пошел по ложному следу. В течение нескольких дней, даже недель считаю живым человека умершего, точнее — убитого. И это убийство, вероятно, произошло девятого февраля.
Было уже за полночь, когда Кёрни подошел к дому номер 1902 по Гавалло-роуд в Антиохе. Он перебирал в уме четыре возможных способа проникновения в запертый дом, но ни один из них ему не понадобился. Как раз в это время, держа на поводке длинношерстную чихуахуа, величиной да и очертаниями тела похожую на белку, из подъезда вышел хмурого вида человек в теплом халате и шлепанцах.
Собачонка яростно залаяла на Кёрни, но он успел схватить дверь прежде, чем сработала пневматическая защелка. Детектив с приветливой улыбкой сказал: «Добрый вечер», на что человек с кислым лицом ответил: «С ума можно сойти! Каждую ночь в полночь! Каждую ночь!»
Кёрни, продолжая улыбаться, кивнул и поднялся по лестнице на верхний этаж, а затем прошел налево к седьмой квартире. Он вытащил из кармана гаечный ключ, который предназначался для того, чтобы проникать в дом третьим способом — через разбитое окно, и принялся стучать по полой внутри березовой двери. Он продолжал стучать — ни тихо ни громко, ни быстро ни медленно, пока изнутри не послышался сердитый сдавленный голос.
Через несколько секунд дверь открылась и наружу выглянул Одум. Он был без очков, в наспех надетых шортах, не скрывавших его сплошь волосатого тела.
— Дать бы тебе в нос, приятель, за то, что ты заявился так поздно, — сказал он. — Я...
— Я должен был задать вам два вопроса, — произнес Кёрни твердым голосом, с решительностью, которой немногие могли противостоять. Одум, во всяком случае, не мог. Он — слабак, неудачник, и можно было не сомневаться, что еще до окончания года вновь окажется за решеткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59