Но на педсовете на такую меру не пошли --почти все село жило не в ладах с законом, если придерживаться такой жесткой морали...
Да, страшная история припомнилась Рушану в старом локомотивном депо, и в таком настроении идти в общежитие, где когда-то был счастлив, ему расхотелось.
Возвращался в город он через поселок железнодорожников, непонятно почему с давних пор называемый "Москва". Там, на улице Деповской, и находилось его первое студенческое общежитие. Выбираясь на автобусную остановку, Рушан издали увидел приземистое здание бывшей железнодорожной столовой, куда и он забегал частенько, хотя у них в техникуме имелась своя столовка. Раньше всегда тщательно выбеленная в желто-розовый цвет, с ярко-зеленой высокой крышей, сейчас столовая с заколоченными крест-накрест корявым горбылем входными дверями и выбитыми глазницами окон, осевшими печными трубами на кое-где прогнившей кровле, представляла печальное зрелище. Вдруг на лицо Рушана набежала улыбка, и он на время отвлекся от тягостных дум...
XII
Поездные бригады, менявшиеся на узловой станции, -- и возвращавшиеся с рейса, и уходившие в рейс, непременно посещали деповскую столовую и обслуживались вне очереди. Те, что с рейса, обязательно брали к обеду по кружке пива. Рушан хорошо помнит: пузатая бочка с одышливым насосом всегда стояла рядом с пышнотелой буфетчицей в высоком кокошнике. Заказывали паровозники всякие салаты, сметану, и с пятерки, что протягивали они для расчета, им еще причиталась и сдача серебром.
Рушан, сжимая в руке рублевку с мелочью, без зависти, а как нечто само собой разумеющееся, говорил себе мысленно: "Вот стану работать, тоже буду обедать на пятерку". Тогда каждый верил в свой час, жил, загадывая на будущее, и умел ждать. Он давно уже обедает на пятерку, а в кооперативных забегаловках иногда и на десятку. Недавно в Москве обедал в одной такой столовой: только суп-лапша, гордо именуемая домашней, стоила там тоже пятерку, правда, уже новыми, так что кое-что в жизни сбывается, хоть и запоздало. Обед за пятерку -- уже из области преданий, легенд, и, к сожалению, кажется, навсегда.
Одолев какой-то возрастной рубеж -- а он у каждого свой, -- человек невольно (кстати или некстати -- другой разговор) подводит итоги жизни, смиряется с потерями, признается в крахе больших надежд и теперь уже с грустной улыбкой вспоминает кое-какие свои прогнозы, которые отстаивал в долгих и жестоких спорах. Пусть улыбнутся идущие вслед за нами поколения наивности живущих рядом людей, а иногда, может быть, и подивятся их проницательности...
Однажды на танцах в "Железке", где Рушан считался своим парнем -- не только из-за покровительства Исмаил-бека, но и потому, что очень рано вошел в сборную Казахской железной дороги по боксу, даже однажды представлял "Локомотив" на всесоюзной арене и потому уже выделялся среди своих сверстников, -- случился инцидент, тоже запомнившийся на всю жизнь...
В ту пору силен был местный патриотизм, и какой любовью и популярностью пользовались свои, доморощенные певцы, музыканты, поэты, художники, спортсмены, герои труда -- не передать словами. Удивительно искреннее было время, благодатное для людей талантливых. Оттого даже в их захолустном городе появились в конце пятидесятых джазовые оркестры, свои эстрадные певцы, постоянно давались концерты, собиравшие полные залы, проводились выставки художников, а уж о вечерах поэзии и говорить не приходится.
В тот день на танцах он был с Лом-Али Хакимовым. Серьезный чеченец не поощрял увлечения своего товарища джазом, но дела сердечные заставили его составить компанию Рушану -- приглянувшаяся ему девушка с соседнего факультета могла пропустить что угодно, только не танцы в субботу во Дворце железнодорожников.
Кокетливую Эллочку Изместьеву в тот вечер часто приглашал на танец какой-то незнакомый молодой человек, и гордый чеченец приуныл. Чтобы нейтрализовать чужака, Рушан стал оказывать внимание ее подружке. В перерыве между танцами Рушан спросил у Эллочки, что это за парень крутится возле нее, и она не без гордости ответила:
-- Он будущий юрист, заканчивает в Алма-Ате университет, сейчас на практике в нашей прокуратуре.
Они с Лом-Али от души рассмеялись, и тот убежденно заявил:
-- Юрист? Отмирающая профессия! В ближайшие две-три пятилетки он останется без работы.
Сказано было веско, авторитетно, тем более Эллочка знала, что Хакимов в техникуме считался человеком серьезным, начитанным, был всегда в курсе дел внутри страны и за рубежом и разыгрывать ее не мог.
Бедная девушка, она вполне искренне поверила друзьям и тут же потеряла интерес к будущему прокурору: что ни говори, а железнодорожник -- все-таки профессия вечная!
Вот так, не кривя душой, они тогда верили, что юристы в скором времени действительно не понадобятся. Это заблуждение вспоминается особенно часто сейчас, когда наступил звездный час уголовников, очумевших от шальных денег и безнаказанности, и даже людям бывалым, знавшим блатных не понаслышке, нынешняя ситуация кажется страшной, безысходной...
Подводя итоги жизни, уже не пыжишься, не споришь с собой по мелочам, как прежде, и с сожалением признаешь крах многих давних иллюзий. Отрадно лишь одно -- какой верой, надеждой на будущее жил, ныне не приснится даже в благостном сне.
Однако самое крупное разочарование Рушана -- не в самой жизни, а в своем поколении. Так же искренне, как в случае с будущим юристом, он верил в молодости, что все эти безобразия -- несправедливость, подлость, несуразность быта, хамство, невежество, пьянство, бедность, некомпетентность - уйдут в небытие, как только его поколение повзрослеет и займет свое место в обществе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125