Алек кивнул.
— Я вроде знаю его мамашу. Она в нашем цеху работает. Славная женщина. У нее дочка ходит в вашу школу, девочка — загляденье! Зовут ее Евлалия.
— Евлалия?
— Ага. Ты с ней знаком, Алек? — Ким внезапно глянула на него, и Алек зарделся.
— Покраснел! Покраснел! Мам, Алек покраснел!
— Отвяжись! — зарычал Алек.
— Алек у нас растет. Начал на девчонок поглядывать.
— Заткнись ты! — отрезал Алек.
— Прекратите оба! Поставьте чашки на место, и марш! У меня от вас мигрень начинается.
Алек поднялся к себе. Через час все уроки были сделаны. На улице было еще светло, но Алеку даже гулять не хотелось.
Ссора за столом испортила все пятничное настроение. Почему, зачем ссориться по всякому поводу? Какая маме разница, сунет олдермен Блеггетт свой нос в наши дела или не сунет! Алек натянул свитер и джинсы и отправился на задний двор. Дед мрачно сидел на ступеньках фургона.
— Это правда — то, что мама сказала насчет олдермена Блеггетта? Он тебе и правда может насолить? — спросил Алек.
— Да может вообще-то. Ведь считается, что я живу в доме, а не в фургоне. По правилам твой папа может пользоваться фургоном только в отпуск.
— Не огорчайся, дед. Если Блеггетт привяжется, будешь жить в моей комнате, а я перееду в чулан.
Дед потрепал Алека по волосам:
— Хороший ты парень, Алек. Только не забывай: скоро к нам переедут Том, Элен и малышка. На твоем месте я бы на этот счет помалкивал. Если какой-нибудь «доброжелатель» пронюхает и накапает об этом в совет, будут крупные неприятности.
— А Том и Элен разве не могут снять квартиру в Мурсайде?
— Вообще-то могут. Мурсайд — славное местечко. Не знаю, как сейчас, а раньше там было чудесно. Только вот жаворонкам и воробьям там живется лучше, чем людям. Забегаловка, два магазинчика, детского сада нету, добрых четыре мили до Пенфолда да еще шесть миль до Баглтауна. Зимой — ветер…
Алек минуту помолчал.
— Дед, а как ты считаешь: мисс Моррис правду говорит про уголь в ванной?
Дед усмехнулся:
— А я почем знаю? Я у Уоллесов ни разу не был и готов поспорить, что и Хетти Моррис у них не была. Но я вот что тебе скажу: когда мы переехали в эти дома перед самой войной, то люди с Бонер-стрит говорили, что это мы храним в ванной уголь. Это старая песня, если можно только назвать это песней… Кстати, Греси Филдс пела когда-то такую песенку:
У нас будет ванна, чудная ванна,
И будем мы уголь в той ванне хранить…
Дед запел так громко, что Алек испуганно оглянулся по сторонам — не слышит ли кто. А дед бросил петь так же внезапно, как начал, и расхохотался.
— В те времена на Бонер-стрит любили задрать нос. Когда я был мальчишкой, жили мы на Апшо-стрит, за Скул-лейн. Если ребята с Бонер-стрит шли по нашей улице в школу — ту самую, где ты сейчас учишься, только тогда она была не государственной, а частной, — мы их не пускали и заставляли идти в обход. А если что было не по нас, добавляли им на орехи. — Дед посмотрел на пораженного Алека: — Да что с тобой, внучек? Может, я что не то сказал?
— Ну что ты, дед! Просто я кое о чем вспомнил, вот и все.
На следующий день Алеку дали как следует выспаться. Но он проснулся сам, встал и слонялся по кухне, пока мама не послала его на Стейшн-роуд за какой-то ерундой, которую они с папой забыли купить, когда в пятницу были в магазине. Внезапно Алека осенило.
Он побежал наверх, достал банку и разбудил Абу:
— Салам алейкум, Абу. Киф хаалак? Как чувствуешь ты себя в это ясное солнечное утро?
— Илхамдулила! — сонно ответил Абу. — Чего тебе угодно, о Алек?
— Я иду в магазин. Мне нужны деньги. Сделай, пожалуйста, несколько шекелей.
— Сколько денег тебе нужно?
— Э, пенсов пятьдесят.
— А что такое «пенсов пятьдесят»?
— Ну, Абу, такому джинну, как ты, стыдно не знать таких вещей. Пятьдесят пенсов — это семиугольная серебряная монетка примерно такого размера.
Но не успел Алек показать, какого размера должна быть монета, как она очутилась у него в руке. Он сунул ее в карман, спровадил Абу обратно в банку и выбежал из дому. Свои дела он оставил напоследок. Он уже давно мечтал об одном особенном мороженом — с ягодами, орехами и необыкновенной, кажется ромовой, подливкой. Мороженое было страх какое дорогое, но сегодня, сегодня… Он влетел в магазин и швырнул монетку на прилавок. Хозяин посмотрел на нее, повертел в руках и ухмыльнулся:
— Слушай, Алек, я знаю, что мы вступили в Общий рынок и все такое прочее, но этот номер не пройдет. Это ведь даже не европейские деньги — они не то с Ближнего Востока, не то еще откуда-то…
Он отвернулся, чтобы обслужить молодого человека, спросившего пачку сигарет, а Алек уставился на монету, покрытую путаной арабской вязью. Раньше надо было догадаться! И как это он не заметил подвоха!
— Дай-ка посмотреть, малыш!
Алек обернулся. Высокий прыщеватый темноволосый парень стоял у него за спиной и протягивал руку. Алек заколебался, не зная, стоит ли выпускать монету из рук. Парень прищурился.
— Клевая монетка. — Он мотнул головой, и Алек вышел за ним из магазина. — Я такие собираю. Дам тебе за нее, ммм… двадцать пять пенсов.
Алек не знал, как быть: цена, конечно, несправедливая, но зато он получит настоящие, английские деньги.
— Пятьдесят, — по наитию сказал он.
— Идет за тридцать. Держи. Ты где ее взял?
Алек пожал плечами и спрятал деньги в карман.
— Может, у тебя еще такие есть? Мне они позарез нужны, — доверительно сообщил парень.
— Еще пара найдется.
— Вот что: достанешь еще, будешь получать по фунту за четыре штуки. По рукам?
— Подумаю.
— Слушай, приходи завтра на станцию. Жду тебя у лестницы в два. Я прихвачу с собой фунтов пять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34