Меня послали скрасить ваше заключение. Если это хоть как-то облегчит вашу душу, я могу остаться там, где стою, на безопасном расстоянии.Возникла пауза.— Ты и правда шут? — наконец спросил Исаак.— Клянусь царем Давидом, — ответил я. — Клянусь и главным шутом, нашим Спасителем. Могу еще поклясться свиным рылом, гнилыми овощами, летящими с балконов, треснувшей лютней и пустым бочонком.— Он и правда говорит, как шут, — сказал кто-то.— Что же, если ты шут, то покажи нам свои трюки.— Прошу прощения, мой господин?— Докажи твою шутовскую удаль. Жонглируй.— Жонглировать в темноте для зрителей, лишенных зрения? Ну, почтенная публика, это будет скорее напоминать метафору, чем представление.Послышался легкий смех.— При моем дворе шуты умели жонглировать с завязанными глазами.— И я умею, — ответил я. — Однако если глаза завязаны у публики, то какой смысл в жонглировании?— Но мы не глухие, — сказал он. — Будь добр, начинай.Я нащупал в сумке три яблока и начал ими жонглировать. Народ вокруг меня вроде бы оживился и подался вперед. Такого странного представления у меня еще не бывало. В каком-то смысле все основывалось на чистом доверии. Я подбрасывал яблоки в воздух, доверяя собственной способности и понимая, что мне это удалось, только когда оно попадало в другую руку.— Чем это ты там жонглируешь? — спросил низкий бас.— По-моему, яблоками, — ответил я и, схватив одно из них зубами, с хрустом откусил от него кусочек, не переставая жонглировать двумя другими. — Точно, яблоками, — добавил я, громко чавкая. — Хочешь попробовать?— Я сто лет не ел яблок, — сказал он. — Брось-ка одно сюда.Я бросил одно яблоко в ту сторону, откуда доносился голос. Спустя мгновение я услышал, что оно попало в цель.— А есть еще одно для императора? — спросил он.Я бросил ему второе и услышал, что его тоже поймали.— А ты очень ловок, приятель, — заметил я.— Он стал моим телохранителем, — сказал Исаак. — Спасибо за яблоки.— Вы можете приказать ему попробовать, чтобы проверить, не отравлено ли оно, — сказал я.— Я уже попробовал, — ответил басовитый телохранитель.— Остальные, между прочим, тоже не отказались бы! — крикнул кто-то.— О боже, надеюсь, я принес их достаточно много.Я начал раскидывать яблоки в темноту, откуда раздавались требовательные голоса. Для удовлетворения запросов моей публики понадобилось много яблок, и из всех припасов, которые я взял для подкрепления в ночи собственных сил, осталось то единственное, что я успел надкусить в начале номера.На какое-то время все умолкли, с хрустом поедая фрукты.— Скажи-ка, шут, что сейчас на улице: день или ночь? — спросил Исаак.— Вечереет, мой повелитель. Как я понял, вас привезли сегодня утром?— Да, вместе с моим другом, обладателем этого замогильного голоса, — сказал он. — Интересное местечко эта башня. Помнится, впервые попав во Влахернский дворец, я заходил в нее. Вряд ли я еще раз заглянул бы сюда по собственной воле, хотя внес свою лепту, обеспечив ее некоторым количеством узников. К счастью, никого из них уже не осталось в этой камере.— Верно, господин, — отозвался кто-то. — Здесь вы среди друзей.— Быть может, шут, ты приобщишься к философской дискуссии, которую мы вели до твоего прихода, — сказал Исаак. — Мы обсуждали аллегорию пещерного бытия Платона. Ты знаком с ним?— Давненько я не перечитывал Платона, мой господин. Не могли бы вы освежить мои воспоминания?— Суть в том, что учитель его, Сократ, изначально брал в рассмотрение некую пещеру с закованными в цепи узниками, которые могли видеть перед собой лишь одну стену. Весь их мир заключался в этой пещере. А все их знания о внешнем мире ограничивались вереницей теней на этой стене, которые отбрасывали предметы и люди, проходившие за их спинами по освещенной дальними факелами дороге. Для этих узников тени стали реальностью.— Да, мой господин, теперь я вспомнил. И о чем же вы спорили?— Являемся ли мы, слепцы, не видящие света белого в этом подземелье, но обладающие воспоминаниями о мире, более счастливыми, чем не ведающие о нем узники Сократа и Платона. Как по-твоему, шут?— На мой взгляд, господин, знание всегда лучше невежества.— Однако те узники не знали, что внешний мир может быть лучше. А мы знаем. И с этим знанием приходит отчаяние. А неведение приносит благословенное облегчение. И я прихожу к выводу, что мы находимся в менее выигрышной ситуации.— Тогда дураком становитесь вы, мой господин, а не я.— Каковы же твои аргументы?— Вспомним доброго старого Екклесиаста, мой господин: «Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме…» Екклесиаст, 1, 12

Так же, как вы были царем, мой господин. И он же проповедует: «…во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» Екклесиаст, 1, 18

.— Значит, он согласен со мной.— Нет, мой господин, ибо он приходит к иному выводу, говоря: «И увидел я, что преимущество мудрости пред глупостию такое же, как преимущество света перед тьмою» Екклесиаст, 2, 13-14

. И понятно, мой господин, что вы не можете даже начать сравнивать себя с обитателями пещеры Сократа, ибо вы мудры и ваша мудрость освещает сие низкое узилище так, что никакие тени не смогут ввести вас в заблуждение. Этот проповедник, говорят, был мудрейшим из обитавших на земле мудрецов, и вправе ли такой дурак, как я, даже пытаться спорить с ним?— Да ты и сам уже отчасти проповедник, не так ли, шут? — с усмешкой заметил Исаак.— Я всего лишь блуждаю в поисках знаний, как все настоящие шуты.— Тогда, я надеюсь, ты вышел на верный путь.— Благодарю, мой господин.— Тебе позволили принести с собой какой-то инструмент?— У меня есть лютня, мой господин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85