Когда однажды вооруженный отец взял на руки Мартынка и мальчик потянулся к эфесу сабли, тогда именно мать, а не отец, сказала ему:— Вырастешь, Мартынку, — казаком станешь. Да такую ли саблю прицепишь! Саблю самого Наливайко, побратимскую…И Мартынко верил, что так и будет, что, когда он вырастет, обязательно прицепит к своему поясу побратимскую саблю. Еще в раннем детстве мать разрешила ему стать поводырем слепых кобзарей. Ведь они здесь, недалеко, совсем рядом с домом. К тому же кобзари — солидные, почтенные люди. Вырастая, мальчик привыкал к тому, что казаки с уважением называли его мать «наливайковской казачкой Мелашкой», а его, Мартынка, — сыном «казачки Мелашки, жены Семена Пушкаря».Когда он стал поводырем, просил, чтобы его называли Пушкаренко. Мартынко любил свою мать, о ее участии в казацких походах много слышал от покойного дедушки, но собственными глазами вооруженным видел только отца, гордился им и по-детски завидовал ему. Когда же услыхал, как в его присутствии отец советовал кобзарям поднимать людей на помощь Болотникову — побратиму Наливайко, а мать полностью поддержала его, Мартынко решил обязательно стать таким, как отец.Во время чигиринских событий отца Мартынка не было дома. Уже два года он находился за Путивлем, как говорили ему мама и бабушка. Но желание быть таким, как отец, не покидало мальчика. По его представлениям, отец вместе с Болотниковым делал что-то героическое. И он охотно согласился помочь слепому дяде Богуну разыскать полковника Заблуду.— Вот тогда-то ты станешь таким, как твой отец, Мартынко Пушкаренко, — прошептал Богун и погладил жесткие волосы мальчика… 2 Много длинных, извилистых дорог исходили по Украине Мартынко вместе с Богуном, скрываясь от шляхетского суда и кары за убийство полковника в Чигирине. У казака Джулая, или, как он значился еще недавно в полковом реестре, Прокофия Джеджалия, была большая хата за околицей села Веремеевки, а также сенокос, простиравшийся к старому руслу Днепра, и сад. Приехал он на Украину с Дона. Семья у него состояла из жены Марины, уроженки Веремеевки, и тещи. Именно крестьянка Марина и привязала донца к Днепру. Несколько месяцев тому назад она родила ему крупного мальчика, которому веремеевский поп дал странное имя — Филон. Сперва отцу показалось, что батюшка умышленно дал такое имя его ребенку: казаков, выписанных из реестра, попы недолюбливали. Но когда благодаря хорошему уходу ребенок окреп, родители уже сами с гордостью говорили:— Вот это наш Филонько!Семью Богуна они охотно приняли в свой дом. Лукию заставили отлежаться, а ребенка положили в одну люльку с Филоном. Но кобзаря труднее было скрыть от людей, хотя хутор Джулая и стоял на отшибе.Однажды вечером, когда пошла третья неделя с той поры, как беженцы поселились в Веремеевке, хозяин, вернувшись из села, повел кобзаря прогуляться в темный густой сад. Тихий, теплый вечер, пение птиц на лугу взволновали Богуна. Все эти дни ему приходилось отсиживаться в хате или в сарае, а на прогулки по двору выходить только ночью, когда не было поблизости посторонних людей. Ежедневно родственники Богуна прислушивались к разговорам в селе, стараясь разузнать — не напали ли пацификаторы на след Богуна. Хотя жители Левобережья чувствовали себя свободнее, чем чигиринцы, но, чтобы спасти жизнь слепого кобзаря, и они должны были соблюдать предосторожность.— Прослышал я, пан Федор, — сказал Джулай, сдерживая свой сильный голос, — что в Чигирин войск наехало видимо-невидимо. Поговаривают, что ваш Михайло Хмельницкий вернулся от старосты Даниловича уже подстаростой…— Подстаростой? А его ж должны были банитовать… — удивился Богун.Джулай весело свистнул.— Не те времена теперь, пан Федор. Из Запорожья дошел сюда слух, что казаки на чайках снова нагрянули в устье Дуная. А где-то коронные жолнеры взбунтовались из-за того, что им не выплатили содержания.— И что же Хмельницкий, пан Прокофий? Не слышал, как он управлять собирается — по-человечески или так же, как и шляхтичи, притеснять людей будет? А ведь вместе с ними была и казачка Мелашка, мать Мартынка… Наверное, и с нее сняли баницию, не слыхал ли?— Нет. Ходят слухи, что пан подстароста пока без семьи вернулся в Чигирин, только с войсками. Жена его будто бы осталась в Переяславе, у своей матери.Богун нащупал локоть собеседника и крепко сжал его.— Нужно мне, пан Прокофий, уходить… Пойду я в Переяслав, сына к матери отведу…— Погоди, погоди, — придержал Джулай кобзаря. — Я еще не все рассказал.— А что же еще? — насторожился Богун.— От Болотникова пришел один раненый, наш казак… тоже выписанный из реестра. Просят наших людей помочь им… — сказал он и умолк.Богун слегка толкнул Джулая, поторапливая его:— Ну-ну, и что же люди говорят?— Люди помалкивают, пан Федор. Поэтому нужно разбудить их души горячим словом.— Так, так. Это верно. Человеческую душу нельзя усыплять. Ведь не все, подобно Хмельницкому, становятся подстаростами.На скотном дворе Мартынко возился со скотиной, перекликаясь с хозяйкой и женой Богуна. Возле хаты слышался детский смех: женщины, видимо, играли с мальчуганом.— Значит, буду собираться в путь-дорогу, пан Прокофий. Нужно идти.— В Переяслав? — спросил Джулай.— Не знаю. Скорее всего нет. Пройдусь по селам и городам Левобережья, расскажу людям правду, а там — может, бог поможет — и в Путивль доберусь. Жить нужно, пан Прокофий, Филону и Ванюшке должны мы проложить дорогу в жизнь! Пойду!— Когда же провожать?— Завтра на рассвете. Спасибо тебе, браток… Как у родных, оставлю у вас Лукию и Ванюшку. Увидимся ли еще? Да я… — И Богун умолк, долго подбирая слова, зная, что хозяин ждет их от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164