Их держали под надзором в доме магистрата, но они в своем героизме дошли до того, что тайно приняли крещение, так что сразу подпали под юрисдикцию проконсула, навлекли на себя процесс, какой обычно кончается смертным приговором. Сатур, проповедник этой группы, поспешил сам изобличить себя, дабы разделить участь своих братьев, как они разделили его веру.
Там есть подробность, дотоле мне неведомая: за несколько дней до своего ареста Перепетуя дала жизнь ребенку, у нее родился сын; что до Фелиции, она была беременна на восьмом месяце. Не буду останавливаться на остальном — на удушающей жаре, царившей в том темном углу, что служил им камерой, на едком смраде испражнений, скученности, приставаниях стражников. К тому же — и это, может быть, самое тягостное — несколько раз туда приходил отец Урбии, он пустил в ход все доводы, всю силу чувств, чтобы заставить свою дочь сдаться, и можно вообразить, какая внутренняя борьба происходила в ее душе, разрываемой между любовью к своему родителю и верностью Христу.
О последних мгновениях ты знаешь: Перепетую, пойманную в ловушку, выставили вместе с подругами обнаженной перед похабной толпой зевак; когда дошел черед до нее, гладиатор-новичок нанес ей удар, но по неопытности не добил, так она нашла в себе силы приподняться и сама направила руку палача точно к своему горлу. Ей еще не было двадцати двух...
— К несчастью, эти две жертвы — не единственные, не их одних проконсул погубил. Порой я даже теряю счет нашим мученикам. Из Александрии приходят удручающие вести: Климент, принужденный спасаться бегством, оставил свою богословскую школу на попечении молодого Оригена. Этот последний тоже едва избежал смерти. Приходится осознать очевидное: от Нумидии до Мавритании нет ни одного города, который уберегся бы от этой беды.
Зефирий, заметно подавленный, с трудом приподнялся на ложе. Калликст продолжал:
— Теоретически предполагается, будто преследования должны касаться только новообращенных, однако же ясно: власти ополчились на всех христиан без исключения. По правде говоря, нельзя нам и дальше сидеть сложа руки в чаянии божественного спасения.
Папа устало пожал плечами:
— Калликст, Калликст, друг мой, ведь часа не проходит, чтобы мы снова не заговорили об этом. И каждый день крестим новообращенных. Мы постоянно под угрозой. Надо ли напоминать тебе, что за последние годы нас уже раз сто чуть не побили камнями? А сколько разграбили наших домов, я уж и не упомню.
Калликст решительно замотал головой:
— Тем не менее, я настаиваю: нужно попытаться что-нибудь предпринять.
— Слушаю тебя. За твоими настояниями наверняка кроется какой-нибудь замысел, план. Или же...
— Более чем план: это реальность. Я просил Юлию Домну принять меня.
— Что? Ты просился на прием к императрице? Да ты, видно, разум потерял? Ты хоть знаешь, что это за женщина?
— Я однажды встречался с ней в Антиохии, во время тех Игр, что затеял Коммод. Она тогда еще не была супругой императора.
— Тем не менее, позволь мне освежить твою память. Юлия Домна сирийка, дочь верховного жреца Эмеса.
Это я знаю. Но она еще и «государственный муж»: отменно образованна, умна, пользуется некоторым влиянием па Септимия Севера. К тому же она собрала вокруг себя свой собственный двор — ученых, философов и писателей. К тому же ее племянница, Юлия Маммеа, проявляет нескрываемый интерес к христианству. При всем том императрица не приговаривает ее за это к растерзанию на арене.
Зефирий резко тряхнул головой, будто пытаясь прогнать тревожные мысли, одолевающие его все последнее время:
— И как же ты надеешься добиться этой встречи?
— Она состоится вот-вот. Я увижу императрицу завтра.
Ошарашенный, Зефирий молчал. Калликст же пояснил:
— Фуск, мой старинный друг, почитатель Орфея, вхож к ней. Он действовал так же, как тогда, когда ходатайствовал перед Септимием Севером, чтобы Марсии возвратили ее имущество. Конечно, задача была не из легких. За последние месяцы Фуску пришлось не раз и не два возобновлять свои попытки. Однако, в конце концов,он преуспел.
Старик прикрыл глаза, откинулся назад и вздохнул:
— Право же, Калликст, я порой, как призадумаюсь, спрашиваю себя, кто из нас двоих сегодня является первым лицом, вершащим дела Церкви?
Раскинувшись на ложе из слоновой кости и бронзы, Юлия Домна разглядывала посетителя, стоявшего в нескольких шагах от нее, так проницательно, что этот взгляд приводил в смятение. Машинально поправив складки своей длинной, черной, расшитой узорами туники, она приподнялась, опершись на локоть, и ее суровый медлительный голос прокатился по громадным покоям императорского дворца:
— Фуск, по-видимому, питает к тебе чрезвычайное уважение, ты, подобно ему, был адептом Орфеева учения...
Не торопясь с ответом, Калликст приглядывался к окружающей обстановке. Две племянницы Августы, Юлия Зоэмиа и Юлия Маммеа, держались подле нее, присутствовали здесь и сыновья императрицы Каракалла и Гета, юноши двадцати и двадцати двух лет, уже объявленные Августами и наследниками порфиры. Особое внимание Калликста привлекло выражение лица Каракаллы — толстоносый, с мрачным, подозрительным взглядом и всклокоченными волосами, тучный юнец являл признаки умственного нездоровья.
— Я слушаю тебя, — повторила та, кого в Риме прозвали Pia et Felix — Карающая и Благодатная.
— Это верно. Я был адептом Орфея. Однако ныне я больше не принадлежу к его почитателям: перед тобой чадо Христово.
На ее лице выразилась скука:
— Знаю, знаю. Именно это обращение мне претит. Мне ведомы заповеди Орфеева учения, они в полной мере достойны похвалы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163