Чем больше он смотрел на девушку, тем больше распалялся, и не только из-за кастильского солнца.
Наступившая ночь принесла долгожданную прохладу. Высоко в небе сияла яркая луна. Снаружи доносился высокий голос Тарифы, напевавший печальную песню под аккомпанемент струнного инструмента. Этим вечером ее присутствие как никогда действовало Джордану на нервы.
— Нельзя ли потише? Я не могу заснуть! — рявкнул он. Черт бы ее побрал! Шла бы в свою палатку и не мозолила ему глаза!
Все стихло.
Спустя некоторое время Тарифа откинула полотнище, закрывавшее вход в палатку Джордана, и скользнула внутрь. Судя по его напряженной позе, он не спал. Сложив перед собой ладони, она вознесла молчаливую молитву. Тело ее томилось по красивому англичанину, губы жаждали его поцелуев, сердце тосковало по его нежности.
Когда она легла рядом, Джордан напрягся, но продолжал притворяться, будто спит. Чуть не плача от досады, Тарифа сжала в руке небольшой кинжал с украшенной самоцветами рукояткой. Она собиралась пустить его в ход, защищаясь от испанских собак, когда появился Джордан и избавил ее от необходимости брать грех на душу.
— Джордан, — прошептала Тарифа, впервые обратившись к нему по имени. — Я знаю, что ты не спишь.
— И что из этого? — буркнул он, не поворачивая головы.
— Моя жизнь принадлежит тебе. Вот, возьми это и избавь меня от моих горестей.
Джордан подскочил на своем походном ложе при виде сверкнувшего в лунном свете клинка.
— Иисусе, женщина, убери эту штуковину! — Сердце его бешено колотилось. Он слышал, что мавританки убивали христианских рыцарей во сне.
— Зачем мне жить, если ты не хочешь меня? — вымолвила Тарифа, протягивая ему кинжал. — Если ты не убьешь меня, я сделаю это сама. — И девушка быстрым движением повернула клинок острием к груди.
Джордан, зачарованно наблюдавший за ней, схватил Тарифу за запястье, и она выронила кинжал.
— Не будь дурочкой! У тебя нет причин убивать себя.
— Есть, если ты предпочитаешь мне мертвую женщину.
— Она жива.
— Но не для тебя, раз ты не можешь обладать ею… Зачем же отвергаешь меня?
Джордан замер, пораженный ее логикой. Она стояла перед ним на коленях, полы жилета разошлись — достаточно было легкого прикосновения, чтобы ее грудь обнажилась. Он не мог оторвать взгляд от ее тонкой талии и пупка. В темных глазах Тарифы сверкали слезы, по плечам рассыпались густые черные волосы.
Пальцы Джордана крепче сжались на хрупком запястье девушки. Она права. Элинор недосягаема для него, как если бы умерла.
— Благодарю тебя, Тарифа, — хрипло произнес он.
— За что?
— Ты открыла мне глаза. Она отвергла меня, и нечего льстить себя надеждой…
Тарифа не дала ему договорить и со вздохом прильнула к нему.
— Я принадлежу тебе. И не потому, что обязана, а потому, что люблю тебя.
Ее страстное признание поразило Джордана. Он помедлил, задержав руку на ее талии.
— Как ты можешь так говорить? Ты же совсем не знаешь меня.
— О, я хорошо тебя знаю, — мягко возразила Тарифа и прижала его руку к своей груди. — Похорони свое горе. Ты слишком долго держался за него.
Джордан резко втянул воздух, сердце его учащенно забилось, тело ожило. Со стоном запустив пальцы в ее волосы, он привлек девушку к себе. Ему не потребовалось много времени, чтобы избавить ее от легких одежд. Охваченный страстным желанием, он погрузился в ее теплое лоно.
Когда Джордан проснулся, солнце уже высоко стояло в голубом небе. Бледные лучи, еще не успевшие набрать силу, играли на его лице. Он не сразу сообразил, почему чувствует себя таким умиротворенным. Затем вспомнил.
Тарифа, опустившись на колени, протянула ему чашу. Пока Джордан пил прохладную воду, она не сводила с него сияющих глаз. Как он прекрасен! Ей внушали, что христианские рыцари — безжалостные звери, которые убивают и насилуют мавританских женщин. Но Джордан, несмотря на вполне понятную торопливость, вызванную долгим воздержанием, не причинил ей боли. И даже обещал в следующий раз доставить удовольствие.
Она провела кончиком пальца по его темным бровям. Джордан улыбнулся, возвращая ей чашу. Он не возражал, когда Тарифа приподняла простыню, разглядывая его нагое тело. Наслушавшись от своих соплеменников жутких историй о жестокости христиан, она почти верила, что они отличаются от других мужчин.
В определенном смысле ее предположения подтвердились. Кожа у христиан была светлее, и они не подвергались ритуальному обрезанию.
— Ты такой мягкий, — прошептала Тарифа, склонившись над ним.
— Это ненадолго, — проворчал Джордан, наматывая на пальцы длинные пряди ее волос.
Девушка улыбнулась, когда он привлек ее к себе и страстно поцеловал. Голубоглазый рыцарь больше не был рабом мучительных воспоминаний. Прошлой ночью она излечила его.
С этого дня Тарифа ехала рядом с Джорданом. Первое время, глядя на нее, он испытывал чувство вины. Но постепенно драгоценные воспоминания об Элинор заняли в его душе потаенное место, недоступное для других эмоций, в том числе и для его чувства к юной мавританке. Он ни разу не сказал Тарифе, что любит ее, да она и не ждала этого. Его любовь принадлежит Элинор.
Месяцы, проведенные под отупляющим солнцем, не прошли для Джордана бесследно. Его представления о чести и благородстве, привитые с детства, сильно изменились.
Вдалеке показался город. Темно-зеленая полоска деревьев у подножия холма сулила воду, которой так жаждали их пересохшие глотки. Утром, пока солнце стояло низко, мужчины подбадривали себя разухабистыми куплетами, но теперь, когда кастильское лето обрушило на них всю свою ярость, они мрачно молчали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105