Нож полетел прямо к веревочке, на которой висела бутылка, и перерезал ее, так что сочащийся чернилами сосуд, не причинив никакого вреда, упал на пол, где и растеклась густая лужа. Черные глаза встретились с синими, и Лаймонд мягко сказал:— Еще?И тогда поднялся крик.Первым раздался голос управляющего — хлопнула дверь, и его зычный призыв прогремел по переполненному подвалу. Повозка с бумагой подъехала к воротам Кошуаз и вот-вот окажется в городе. Стюарт, проталкиваясь назад, чтобы забрать Тади, минуты две наблюдал начавшееся столпотворение, в центре которого стоял Эриссон, распоряжавшийся приемкой нелегального груза. Потом лучник поспешно вывел Тади на улицу.Но оллав, подвыпивший и веселый, тут же ускользнул от Стюарта и в единый миг взобрался на леса, окружавшие здание. Да, именно Тади Бой, слегка покачиваясь на шпице, не обращая внимания на сердитое шиканье лучника, стоящего внизу, издалека заметил, как под крышами улицы Жуиф блестят латные воротники, сверкают аркебузы и щетинятся пики.Оллав и лучник подняли тревогу в доме Эриссона, как раз когда с севера прибыла повозка. Решетку подняли, двойное дно развинтили, и тюки проскользнули в подвал, пока городская стража находилась еще на расстоянии двух улиц. Подпрыгивая, как мячик, Тади Бой сбежал вниз, а когда Стюарт кое-как дотащился следом, голос оллава, полный бескорыстного рвения, уже вовсю звенел по подвалу. Предложения ирландца по поводу того, как избежать последствий неминуемой облавы, излагались заплетающимся языком и цветистым слогом, но были на редкость практичными.Многие годы спустя в кружке Эриссона ходили рассказы об этой ночи: как, окружив весь дом, городской судья и его сержанты ворвались в подвал, но обнаружили там всего лишь шумную, малопристойную репетицию одного из фрагментов предстоящей церемонии — за монологом следовала шарада, за шарадой — пасквиль, а заправлял всем толстый черноволосый ирландец, представлявший Духа Франции: он, слегка раскачиваясь, свисал с потолка на блоках и шкивах, озирая публику, толпящуюся внизу.А когда городская стража наконец нехотя удалилась, началась настоящая забава, ибо Духа Франции забыли спустить с небес на землю, и этот краснобай, вовсе не желая навек остаться в таком положении, схватил ручные меха и, громко декламируя, принялся поливать черным лаком кишащих внизу людей.И вот сам Мишель Эриссон, полуголый, завернутый в простыню, задыхаясь от смеха, подпрыгнул и дернул за веревку, к которой был привязан крюк, и Тади Бой полетел вниз, перелетел через помост, под которым лежали печатные станки, через кипы бумаги, скрытые под декорацией, через кипы бумаги, составлявшие часть декорации, и приземлился в яму, полную размешанной глины. Стена вязкой белой жижи высотой в три фута поднялась с утробным чмоканьем, и ошметки ее, похожие на кишки с живодерни, посыпались на честную компанию.То был словно сигнал свыше. Все, как один, вскочили на ноги. Среди невыразимо удушливых испарений, внезапно заполонивших подвал, кто-то бросил комок глины, потом еще и еще, потом глиняный комок со свинцовым шариком внутри уложил кого-то на пол. В ход пошли скамьи. Кто-то схватился за дельфийского прорицателя — бог покачнулся с царственным равнодушием и уткнул свой классический нос в медный котел. Разом, как атлеты, взявшие слишком тяжелую штангу, попадали и другие боги. Кто-то наткнулся на каменный локоть и разодрал испачканную в глине одежду; раздался вопль — и вот в великолепном, пьяном водовороте падающих друг на друга тел, в чаще дерущихся рук и разинутых глоток, среди криков злобного веселья кровь и чернила потекли ручьями.Тади Боя, влажного, чистого, распевающего песенки, доставили в «Золотой крест» к трем часам утра.Вряд ли нашлись такие, кто не слышал, как он пришел. После нескончаемых прощаний хлопнула дверь, и с лестницы донеслось, поднимаясь все выше и выше, неровное, ликующее пение, то и дело прерываемое толчками и грохотом:Лошадки, коровки, свинки -Добрые все скотинки…О'Лайам-Роу, дремавший у очага в приемной, тоже услышал и обратил к двери задумчивый взгляд голубых глаз.Добрые скотинки…Пчелки над цветочками гудят,А скотинки в хлеву шумят.Вот за это я Дерри люблю…— Моя погибель пришла: единственный в Мире сборник баллад на спирту, — проговорил О'Лайам-Роу.Вот за это я Дерри люблю…Торжественное пение раздавалось уже совсем рядом с приемной. Еще один чудовищный толчок — и дверь широко распахнулась.— А Дерри я люблю за тишину, чистоту и сонмы белых ангелов. Все еще не спишь? — Тади Бой Баллах прошел в комнату, запер дверь на ключ, бросил на стул запачканную мантию и показал себе в зеркало язык. — Боже мой, я весь полон кислым вином и коровьими ножками, а из белья можно делать ячменные лепешки. — Никакого акцента не оставалось и в помине: голос был приятный, звонкий, чистый, как колокольчик.О'Лайам-Роу, который и сам философски относился к превратностям судьбы, имел все же совесть и сильно волновался с тех самых пор, как Лаймонда вызвали к вдовствующей королеве. Поэтому, когда принц обратился к своему блудному оллаву, в голосе его звучало раздражение:— Это королева-мать Шотландии так развлекает своих гостей?— О Боже, конечно нет. Вечер я провел совсем в другом месте. Играл в бумажные игры с твоим поклонником Робином Стюартом.— В Ирландии, — заявил О'Лайам-Роу, — на этого парня надели бы юбки и послали доить коз. Он позорит свой пол… Значит, аудиенция у королевы была краткой? Оскудели ее поля, обезрыбели реки, скот не дает молока, а сады — плодов? Один только желудь вырос на дубе, да и тот ей не достался?Лаймонд раздевался, проворно и методично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94