— Так какого же черта тебя понесло из дома? — спросил он наконец.Я промолчала, а он ответил за меня:— От жира бесишься, девка. Все у тебя есть, а все-таки было мало. Захотела большего, чем тебе на роду положено. А все, что больше необходимого — это уже грех. Вот и расплата тебе.У меня аж мясо в глотке застряло. Я чуть не поперхнулась от этих слов. Как точно обо всем он догадался! Будто знает.— Замуж тебе надо, синьора. Тогда и дурь пройдет. Это со всеми девками так бывает: как понесет, понесет — удержу нет. А потом — прозрение. И у тебя так. Возвращаться надо домой, выходить замуж.— За кого? — спросила я с вызовом в голосе, ибо готова была сейчас вцепиться ему в лицо ногтями и закричать, чтобы узнать, откуда он знает о случившемся. — За тебя, что ли?— А хоть бы и за меня, — ухмыльнулся он. — Чем я плох? Тридцать один год, грамоту знаю.Тридцать один год! Какой старик! Я ахнула от ужаса.— Ты ешь, ешь… — сказал он. — Я там тебе еще одну палочку оставил. Греется.И отошел к огню, где остальные разбойники ели жаренное на угольях мясо и прислушивались к нашему разговору.— Ты, атаман, молодец! — сказал Меркуцио первым. — Жениться захотел. На графине, — в голосе его слышалась явная неприязнь.— А в чем дело? Чем я — не жених?— Жена твоя — виселица, а священник твой — палач, — ответил Меркуцио. — Как и у меня, как и у всех нас. Что судьбой уготовано, то и получишь. Выше головы не прыгай — вот что я тебе скажу.— Это ты так думаешь, — ответил Лепорелло спокойным голосом. — Ты от бабы своей в разбойники сбежал. А я свою жизнь сам сделал.— Жизнь?! — воскликнул Меркуцио. — Вот это ты называешь жизнью? И хочешь сюда. В эту вонь, в эту дрянь сунуть эту девчонку?— А ты хотел ее убить.— Так лучше уж убить, чем заставлять так жить! Попользоваться — и убить. Она и спасибо скажет.— Нет, — оборвал его крик Лепорелло. — Девчонка мне нужна живая. И не тронутая, — и закончил, как припечатал. — Я так сказал.— А я сказал, что девчонка не твоя, а общая.Мне не было видно, как это произошло, ибо смотрела я им в спины, но только Лепорелло и не двигался вовсе, это я могу точно сказать, а красавец Меркуцио вдруг захрипел и стал валиться лицом в светящуюся изнутри красным светом яму.Когда он упал, атаман спросил холодным голосом:— Ну, кто еще хочет возразить? Разбойники молчали. 3 Утром следующего дня я проснулась от свежести, тянущейся от ручья. Подо мной лежало целых две овечьи шкуры, но прикрыта я была катанным шерстяным одеялом, под головой кто-то умостил котомку. Приоткрыла глаза — и увидела все того же Лепорелло, сидящего неподалеку на положенном на камни седле. Он спал, уткнув голову во вцепившиеся в торчащую вертикально вверх пику руки.«Как солдат на посту… — подумала я с нежностью. — Как это мило…»Но додумать о приятном не успела: низ живота мой болел, и меня распирало от желания поскорее опорожниться. Вчера мне для этого вырыли ямку за камнем и прикрыли ее доской от вони и мух. Вот туда-то, осторожно выбравшись из-под одеяла, и направилась я, держа цепь в горсти, чтобы ненароком ею не загреметь. Задрала подол, присела — тут цепь и вывалилась из моих рук, грохнула о камни.Лепорелло вскочил, пика — наперевес. Глаза никак не продерет, а уже готов к бою.Из-за камня послышался незнакомый смех.А из меня вдруг понесло со всеми сопутствующими звуками и мелодиями.Глянул в мою сторону Лепорелло — и тоже зашелся в смехе. Но все же быстро спохватился, отвернулся, сказал:— Что ж ты, глупая, не разбудила меня? Ишь, какой конфуз теперь.Я быстро управилась, подтерлась куском травы, вернула доску на место, встала. Смеха из-за камня слышно не было. Я сразу поняла, что там находится тот самый граф, о котором речь шла вчера. Но почему его не было слышно все это время? И потому я спросила у Лепорелло:— Там ваш пленник? — и указала за камень.— А ты посмотри.Я вновь подняла цепь с земли и пошла, гремя ее звеньями, в сторону, откуда только что доносился смех.Там была яма. И, по-видимому, глубокая. Внизу был кто-то живой, невидимый при свете раннего утра.— Эй! — позвала я, наклонившись над дырой в земле. — Вы там?— Я здесь, — ответил веселый голос. — Это вы — там. А потом тоже будете здесь. Все будете: и атаманы, и простые разбойники, и крестьяне, и графы, и короли.Я сразу поняла смысл его остроты, но не засмеялась вместе с ним. А спросила:— Почему вы думаете, что это — могила?— Потому что, если через неделю денег за меня не заплатят, меня просто засыплют землей и камнями, то есть похоронят заживо.— Но вы уверены, что родственники вас выкупят, раз вам так весело? — спросила я.Родственники? — вновь рассмеялся он. — Я сам стал графом и получил наследство после того, как корсиканские пираты захватили моего дядюшку в плен. Он ждал выкупа полгода, а потом его скормили акулам.— Здесь акул нет, — заметила я. — И возле Корсики тоже нет больших акул-людоедов.— Зато за Гибралтаром их видимо-невидимо. Пираты отправились туда, — объяснил он и зашелся в хохоте.— Вам смешно, что вы умрете? — спросила я.— Мне смешно, что ты разговариваешь с мертвецом, словно с живым.Этот человек мне положительно нравился. Еще не видя его, я почувствовала, что мы с ним подружимся.Лепорелло, по-видимому, подумал так же. Он подошел ко мне и, грубо ухватив за плечо, отодвинул от ямы:— Можете упасть, синьора, — сказал при этом. — Тут по утру от росы камни скользкие, — и, поддерживая меня под руку, повел прочь от камня с дырой, из которой нас проводил веселый смех узника.— Хорохорится граф, — объяснил мне его поведение Лепорелло. — Показывает, что все ему ни по чем. Только игра все это. Человеку не может быть всегда весело. Если ржет постоянно, шутит, значит ему по-настоящему страшно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46