Заметка о композиционных и сюжетообразующих сложностях . Задача подробно описать появление на свет незаконнорожденного чада мистера Треллиса показалась мне полной стольких препятствий и сложностей технического, композиционного, то есть чисто литературного, свойства, что я твердо решил, что она мне совершенно не по силам. Это, в свою очередь, обусловило мое решение изъять отрывок длиной в одиннадцать страниц, рассказывающий о появлении сына и его невеселом разговоре со своей изможденной матерью на тему о неустановленном отцовстве, отрывок, по общему мнению, безусловно самый заурядный.
Тем не менее отрывок этот послужил поводом для многочисленных споров с моими друзьями и знакомыми на предмет эстетико-психоевгенического характера, а также всеобщего хаоса, который угрожал воцариться, если бы вдруг все авторы проявили склонность совращать своих героинь, что в результате привело бы к появлению квазииллюзорного потомства. Меня спрашивали, почему Треллис не потребовал от томимой ожиданием матери покончить с собой каким-нибудь ужасным способом и зачем понадобился переполох, который поднялся после того, как она выпила бутылку дезинфицирующей жидкости из тех, что обычно стоят в ванных комнатах? На это я отвечал, что писатель уделял все меньше и меньше внимания своему литературному труду, денно и нощно практикуя сонное времяпрепровождение. Рад сообщить, что подобное объяснение мгновенно удовлетворило, как крайне остроумное, по крайней мере одного из взыскующих истины.
Нелишне будет упомянуть здесь и о том, что я долго раздумывал, давать ли внешние указания на получеловеческую природу сына, снабдив его лишь половиной туловища. Здесь, однако, я столкнулся с новыми трудностями. Если бы речь шла только о верхней половине, то моему герою понадобился бы портшез или носилки, а в придачу к ним по крайней мере парочка расторопных молодых людей, которые бы с ними управлялись. Вынужденное появление двух новых персонажей могло бы повлечь за собой осложнения, масштабы которых оказались бы непредсказуемы. С другой стороны, наделить его одной только нижней частью, то есть — videlicet — ногами и брюшной полостью, значило бы несправедливо сузить круг его жизнедеятельности, ограничив ее исключительно ходьбой, бегом, ползаньем на коленях и забиванием голов на футбольных состязаниях. По этой причине я в конце концов решил отказаться от каких бы то ни было внешне зафиксированных признаков, таким образом избежав обвинений в том, что книга моя получилась несколько переусложненной. Следует отметить, что пропуск нескольких страниц на данном этапе фактически не нарушил связности повествования.
Продолжение прерванного отрывка . На мгновение заслонив щедро льющийся через дверной проем поток света своими пушистыми очертаниями, коренастый молодой человек вошел в комнату и остановился, с вежливым интересом разглядывая сгрудившихся у очага картежников. Его темный, хорошо скроенный костюм резко контрастировал с болезненной белесоватостью его лица; лоб его был усыпан прыщами размером с шестипенсовик, и тревожащим был взгляд его полузакрытых томными тяжелыми веками глаз; медлительность, усталость и бесконечная дрема словно окутывали его с ног до головы, пока он стоял на пороге, не произнося ни слова.
Отодвинув свой стул, Пука приподнялся с легким поклоном.
— Тысячу приветствий, — произнес он своим благозвучным голосом. — Нам выпала большая честь оказаться в этом доме ко времени вашего появления. Также почтем за честь почтить вас разложенными здесь, на полу, подношениями — самыми редкими и отборными дарами земли. Прошу принять их от имени моих друзей и от меня лично. Мы все, как один, спешим приветствовать вас, выразить надежду на то, что путешествие оказалось приятным и что ваша дражайшая матушка жива и пребывает в добром здравии.
— Я глубоко тронут, господа, — с благодарностью промолвил незнакомец своим низким, густым голосом. — Ваш поистине дружеский жест — один из тех счастливых подарков судьбы, которые хотя бы на время изгоняют ютящееся в сердце всякого едва явившегося в этот мир ощущение, что жизнь пуста и бесприютна, пошла и безвкусна и не стоит тревог, связанных с тем, чтобы вступить в нее. От всего сердца благодарю вас. Ваши дары, они...
Он пошарил в воздухе толстыми красными пальцами, словно надеясь выудить нужное слово.
— О, не стоит, — сказала Добрая Фея. — Все это в изобилии можно найти повсюду, и нам не стоило никакого труда принести это сюда. От всей души приветствуем вас.
— Тебе-то уж точно никакого труда не стоило, — огрызнулся Коротышка.
— Ругаться при чужих людях, — ответила Добрая Фея, — это верх вульгарности. Представляю, какой тяжкий крест пришлось нести воспитавшим тебя родителям.
— Заткни пасть, — прикрикнул на нее Коротышка.
— И все равно, как бы там ни было, жизнь прекрасна, — сказал Орлик. — У всех такие разные лица, и говорит каждый по-своему. Вот, например, у вас, сэр, — обратился он к Пуке, — какой чудной голосок доносится из складок вашей одежды. А у меня только один рот — вот он.
— Не беспокойтесь и не ломайте себе над этим голову, — ответил Пука. — Просто у меня в кармане — маленький ангел.
— Рада с вами познакомиться, сэр, — приветливо обратилась Добрая Фея к Орлику.
— Маленький ангел? — удивленно спросил Орлик. — А какого он роста?
— О, совершенно никакого, — ответил Пука.
— Я как Евклидова точка, — пояснила Добрая Фея, — неизмеримая частица пространства. Ставлю пять фунтов, что вы не сможете меня и пальцем тронуть.
— Пять фунтов, что я не смогу тронуть тебя пальцем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83