Но нет, поезд шел дальше, и стук колес замер в отдалении.
Швиль встал; он был невредим. На небольшую ссадину он не обратил внимания: что значила маленькая ранка в сравнении с его опасным положением? «Куда теперь?» – спросил он себя и умоляюще посмотрел на небо, сиявшее голубизной. Сняв шляпу, он пошел вдоль рельс по направлению к Генуе. Разве это был не единственный путь, который он мог избрать? Но и там он не чувствовал себя в безопасности, раз с ним заговаривали уже два раза незнакомые люди. А у Марлен?
Значит, обратно к ней? Сдаться? Нет! Только не это!
Он познакомился с ней необычным образом пять лет назад в Лидо. Сидел в корзинке на пляже бездумно и беззаботно. Она села напротив него, вынула из сумочки золотой портсигар и предложила ему непринужденно, как старому знакомому, сигаретку. Ему понравилась эта манера, и он взял предложенную папиросу. Потом посмотрел на нее: она была совсем другой, чем остальные женщины. Уже ее внешность была необычной: ее национальность нельзя было установить: помесь индианки, цыганки, итальянки и славянки. Каждые полчаса она казалась другой. Он заговорил с ней и сидел как очарованный: она так и сверкала остроумием. Это была не шаблонная поверхностность, присущая авантюристкам, желающим не отставать от так называемого хорошего общества. О нет, она была многосторонне образованна, у нее были индивидуальные, непоколебимые взгляды; она не боялась затрагивать темы, которые, в сущности, не по плечу женщине. Ее фантазия была неисчерпаема, и когда несколько часов спустя он провожал ее в отель, то казался себе рядом с ней совсем маленьким. На следующий день он едва мог дождаться ее появления. Всю ночь он не спал, сидел у открытого окна, смотрел на море и шептал ее имя.
Сближение шло очень медленно, и так же медленно и верно он становился послушным ничтожеством в ее красивых, выразительных руках.
Она убаюкивала его своим странным голосом, тушила в нем постепенно все мысли, все искры: убивала в его сердце все желания до тех пор, пока он не очутился перед пропастью. Это сознание было ужасным. Он уже тогда хотел бежать, но ему не удалось. Она вошла в его комнату в ту минуту, когда он хотел выйти оттуда с чемоданом в руке. Так же, как сегодня, она сказала ему: «Иди!», но он не мог, потому что только ее рот приказывал ему уйти, но ее глаза, голос и невидимая сила, которой она обладала, парализовали его. Он должен был вступить в ее секту, она называла ее «Бесстрашные». В чем состояли задачи этой секты, она ему не открыла в тот день, но одно уже слово – «Бесстрашные» – наполняло его страхом, и он исчез в ту же ночь.
Тогда ему удалось незаметно достигнуть Генуи; отсюда он сел на пароход, отходивший в Индию, и путешествовал целый год, радуясь своему освобождению. Потом скитания забросили его в замок его друга, графа Риволли, где он провел два месяца. Это были чудесные дни! Граф на редкость симпатичный человек обладал большими познаниями. Они познакомились несколько лет назад во время одной экспедиции, и с тех пор поддерживали переписку, на почве которой и возникла тесная дружба. При прощаньи они расцеловались, как братья. Только в Каире при аресте он узнал, какая ужасная судьба постигла его друга. Он был потрясен не столько ужасным подозрением, сколько его смертью. Только теперь он понял, почему не получил ответа на два своих подробных письма, хотя граф всегда был очень точным. В одном из этих писем он спрашивал, являлся ли чек, который он нашел на своем столе, сюрпризом от него. Только граф знал его денежные затруднения и его адрес. К сожалению, суд, куда попали эти письма, так же мало поверил им в историю с чеком, как и остальным его показаниям. В этом усмотрено было скорее доказательство, что он, Швиль, ловко устроил все, и поэтому – отнюдь не случайный убийца, не новичок, а специалист своего дела. Оба письма вместо того, чтобы обелить его, еще усугубили его обвинение.
Солнце скрылось на горизонте. До Генуи Швилю надо было пройти километров десять. Он не ускорял шага потому, что совсем не хотел возвращаться в город до наступления темноты. Здесь, среди безлюдных полей, он чувствовал себя хорошо и хотел бы, чтобы весь земной шар состоял только из таких пустынных местностей. Каждый шаг приближал его к месту, где должна решиться его судьба. Время от времени он должен был сворачивать в сторону от прохожих: все чаще стали попадаться дома, и когда на темно-синем небе заблистали первые звезды, Швиль снова очутился на мостовой Генуи. Он невольно опустил руку в карман, где находилась карточка Элли, но не вынул ее. Ее слова еще звучали у него в ушах: «Только, когда не будет другого выхода». По ее понятиям, он был еще в безопасности: она, наверное, не откликнется, если он позовет ее сегодня же. Он бесцельно стал бродить по улицам, пока не ощутил непреодолимую усталость. Долгий путь давал теперь себя чувствовать, а прыжок с поезда вызвал сильную головную боль. Все его тело болело. Он сел на скамейку, стоявшую под старыми деревьями. Швиль не мог никак прийти к какому-нибудь решению; он видел, как его силы тают, и воля, подобно цветку, на который наступили тяжелым сапогом, слабеет.
Ночь была теплой и мягкой. Мраморные стены дворцов, освещенные луной, грезили о чем-то. Только темно-синее небо понимало эту тишину и смотрело вниз золотыми звездами. Вдали звучала мандолина, и мужской голос, дышащий страстью, пел серенаду. Швиль знал эту песню: он слышал ее несколько лет тому назад, когда плыл по Венеции в черной гондоле. Гондола была украшена разноцветными лампочками, и огни, танцуя вокруг нее, отражались в воде. Рядом с ним на пестрых подушках лежала Марлен и декламировала Данте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46