Сколько он ни думал о случившемся, он никогда не мог толком понять, откуда эта девочка знает о том, о чем, в сущности, он сам едва догадывался. Единственно реальное, что он мог установить, это то, что подружка сестры жила недалеко от этого сквера. Может быть, девочка эта была с ее двора и она, болтушка, кому-то что-то сказала, а девочка услышала? Но откуда она его узнала? Это казалось непостижимым.Позже, вспоминая этот запомнившийся ему на всю жизнь день, он думал о том, что стыд, испытанный им, мог быть таинственным наказанием за то, что он испытал позорное эстетское отвращение при виде бедной старушки, бегущей, вскидывая свои безобразные ноги.Теперь он уже знал, что этот недостаток в нем есть, и стыдился его, и старался от него избавиться, насколько это возможно. Но, вспоминая этот случай, он все-таки старался и оправдаться. Он знал, что по-настоящему испытывает нежность по отношению к старым людям, впрочем, как и к детям, но старушка эта, побежав через дорогу, сама вышла из того измерения, в котором она, вероятно, достойна восхищения, и вошла своими суетными прыжками в измерение, где она безобразна. Ну, мало ли, подумал он, тут же оспаривая себя, может, магазин закрывали, вот она и побежала…«…Чего это я вдруг вспомнил», — подумал он и, последовательно возвращаясь по ходу своих мыслей, решил, что горячее прикосновение солнца напомнило ему то первое в жизни незабываемое прикосновение.Он оглядел берег с лагерем на склоне, со студентами на диком пляже и заметил, что обитатели берега чуть-чуть перегруппировались, хотя и теперь все было живописно и гармонично, как раньше. Сейчас на берегу почти все угомонились и лежали, кто в одиночку, кто парами, в море мало кто купался. Часть студентов поднялась к своему лагерю и, по-видимому, разбрелась под зеленью этих могучих корявых дубов.Те двое, что сидели на берегу под скалой, сейчас лежали в короткой тени скалы, и только ноги их, вылезая из тени, были резко освещены солнцем и иногда, лениво лаская друг друга, притрагивались друг к другу, почесывались лодыжкой о лодыжку, замирали и опять ласкались, словно ощупью спрашивая друг у друга:— Ты здесь?— Я здесь.— Вот и хорошо…Девушка, читавшая книгу, сейчас лежала, нежно озолотив и смягчив очертания скалы. Лицо ее было прикрыто все той же книгой. Парень, удивший рыбу, непристойно следя за клевом при помощи своей маски, исчез, и казалось, не исключено, что он вообще переместился к подводному подножию скалы, чтобы оттуда следить, как именно рыба берет наживку.Сергей вдруг почувствовал с необыкновенной яркостью и силой красоту этой дуги залива с обрывистыми холмами, с корявыми дубами, с этим молодежным лагерем, с густым, необыкновенно чистым морем, с каждым скальным выступом из него, он почувствовал счастье от своей способности все это чувствовать и любоваться всем этим, он почувствовал счастье любить все это, почувствовал счастье мускульной силы ума, как бы заранее знающей, что в случае необходимости она может выжать из всего этого его четкую духовную сущность.Сергей ощутил резкий клевок, подсел и стал выбирать шнур. Интересно, что бы это могло быть, подумал Сергей и увидел сквозь воду розоватую спинку барабульки и удивился, что барабулька так резко сопротивляется, хотя она обычно шла довольно вяло. Видно, большая, подумал Сергей, и только наклонился над водой, чтобы сразу схватить ее, как услышал возглас девочки:— Скорпион!Сергей отпрянул, и одновременно рука его приподняла над водой шнур, на котором мелко и быстро трепыхался скорпион, и спинной створчатый плавник его сладострастно сжимался и разжимался.— Бей его, бей! — крикнула девочка, подавая ему отцовскую босоножку, и Сергей схватил эту босоножку, подвел шнур поближе к борту и ударил рыбу. Он попал в нее, но, видно, удар пришелся неточно, — во всяком случае, скорпион с еще большей силой затрепыхался, и Сергей, чувствуя еще большее отвращение и страх к его теперь беспорядочным трепыханиям, стал колотить и колотить башмаком, зная, что так можно порвать леску, но уже не в силах остановиться.В конце концов несколько ударов оказались достаточно точными, и скорпион перестал трепыхаться, но Сергей, все же не решаясь его тронуть, прижал его тем же башмаком к борту и, опять же рискуя сломать крючок, медленно сдернул рыбу. Крючок вылез изо рта, и измолоченный скорпион, шлепнулся в воду и стал тонуть, тускнея красноватой тигриной рябью. Это был самый крупный из сегодняшних скорпионов.— Не дай бог, такой саданет, — сказал Володя, — надо уходить отсюда…— А чего бояться, — сказал Сергей, разгоряченный борьбой со скорпионом и удачным ее завершением.Он наживил крючки всЈ еще дрожащими от волнения руками, чувствуя прилив сил, еще больший прилив счастья от преодоленного комплекса страха и отвращения к этой рыбе. Ничего страшного, думал он, надо просто пристукнуть его и выбросить.— Не в этом дело, — сказал хозяин, — наверное, сюда подошла стая скорпионов, и теперь рыба клевать не будет.— Еще половим, — попросил Сергей, думая про себя: пусть подошла стая скорпионов, пусть попадется еще несколько, чтобы я окончательно избавился от этого детского страха и отвращения к ним.Пока он так думал, хозяин подсек какую-то рыбу и, взяв в зубы второй шнур, стал вытягивать первый, одновременно прислушиваясь к его концу.— По-моему, опять скорпион, — сказал он сквозь зажатый в зубах шнур.Сергей и хозяин перегнулись за борт, и через минуту в глубине показалась чуть розовеющая спина скорпиона.— Сматывай, Женька! — закричал хозяин, словно дочка была виновата в том, что ему опять попал скорпион. Шнур выскочил у него изо рта, но он не стал его подымать, а только зажал между колен катушку, на которую тот был намотан, и снова стал искать глазами, чем бы ударить скорпиона, уже поднятого над водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81