Бобби Ройс уже не встал с земли, и я часто прикидывал, когда придет черед Фила. Пока не пришел.А ответ на вопрос «почему?» звучит в мягком, усталом голосе, появляющемся у Энджи, как только речь заходит о нем. Она любит его, вот и все, ясней некуда. Надо полагать, что-то в его душе еще не до конца погасло и порою еще проявляется, когда они остаются наедине, должно быть, еще посверкивают в нем искры какой-то доброты — а уж для нее они сияют ярче чаши святого Грааля. Мне они не видны, и уже никогда не будут видны, но, вероятно, они есть. Иначе объяснить то, что происходит, ни мне, ни всем, кто знает Энджи, не под силу.Она открыла окно и щелчком выбросила сигарету. Девчонка из низов общества — тут уж ничего не попишешь. Я ждал, что раздастся вскрик ученицы воскресной школы или, втащив свою тушу по лестнице, появится в дверях монашка с праведным гневом в очах и дымящимся окурком в руках. Не последовало ни того ни другого. Энджи отвернулась от окна, и летняя прохлада заполнила комнату смешанным ароматом выхлопных газов, свободы и сирени, росшей на школьном дворе.— Ну что, — спросила Энджи, откинувшись на стуле, — мы снова востребованы?— Да, мы снова востребованы.— Славно, — сказала она. — Между прочим, костюмчик очень даже ничего.— Правда, вызывает желание задушить меня в объятиях, не сходя с места?Она медленно качнула головой:— Да нет чего-то...— Вероятно, тебя останавливает, что ты не знаешь, где я был?Она снова покачала головой:— Меня останавливает то, что я точно знаю, где ты был. Я бы даже сказала — именно это и обуздывает мой порыв.— Гадина, — сказал я.— Гад, — ответила она и показала мне язык. — Какого рода дело?Я вытащил из внутреннего кармана сведения о Дженне Анджелайн и шмякнул их на стол.— Дело самое обычное. Разыскать и позвонить.Она бегло просмотрела листки:— Отчего такой переполох от исчезновения уборщицы средних лет?— Есть подозрения, что вместе с ней исчезли кое-какие документы. Документы Законодательного собрания.— Чьи именно?Я пожал плечами:— Ты что, не знаешь этих политиков? У них все — тайна за семью печатями, как в Лос-Аламосе, все скрывается до тех пор, пока не грянет грандиозный скандал.— С чего они решили, что документы взяла именно она?— Погляди на фотографию.— Ах, ну да, — кивнула Энджи. — Она же негритянка.— Для очень многих это наилучшее доказательство.— Даже для либерала, заседающего в сенате с незапамятных времен?— Это в сенате он либерал, а в свободное время — расист почище иного плантатора.Потом я рассказал ей о своей встрече с Малкерном и его шавкой Полсоном и о прочих впечатлениях, полученных в отеле «Ритц».— А как ведет себя в обществе таких зубров наш депутат Джеймс Вернан?— Помнишь, был такой мультик — там действуют маленькая собачка и здоровенная псина: маленькая бежит пыхтя, суетится, подпрыгивает и все время спрашивает большую: «А куда мы идем, Батч? А куда мы идем, Батч?»— Помню.— Вот так и Джим.Энджи стала грызть кончик карандаша, потом постучала им о передние зубы:— Ну, формальный отчет от тебя я получила. А что произошло на самом деле?— Это предстоит выяснить.— Ты доверяешь им?— Ни в малейшей степени.— Стало быть, за этим кроется нечто большее?Я пожал плечами:— Мы имеем дело с избранными должностными лицами. Скорее наркоту начнут отпускать бесплатно, чем наши законодатели скажут всю правду.— Как всегда, вы проводите головокружительные аналогии, детектив Кензи. Сразу виден продукт вдумчивой селекции. — Она смотрела на меня, улыбаясь все шире и постукивая карандашом по левому верхнему резцу с крошечной щербинкой. — Рассказывай дальше.Я ослабил узел галстука, чтобы можно было снять его, не развязывая.— Ты меня достала.— Сыщик чертов, — сказала она. Глава 3 Дженна Анджелайн, как и я, родилась и выросла в Дорчестере. Человек, случайно оказавшийся в нашем городе, мог бы подумать, что это обстоятельство послужит прекрасным сближающим фактором, что общность происхождения установит между нами связь, пусть минимальную: два человека двинулись каждый своим путем, но отправной пункт у них был один и тот же. Но ошибется случайно оказавшийся в нашем городе человек. Ибо Дорчестер Дженны Анджелайн так же похож на мой Дорчестер, как желе — на железо.Тот город, где вырос я, был традиционным рабочим городом, кварталы которого чаще всего совпадали с приходами католических церквей. Жили там мастера, прорабы, бригадиры, десятники, инспекторы, наблюдавшие за поведением условно осужденных преступников, пожарные. Пожарным был и мой отец. Жены, кое-кто из которых даже окончил университет, как правило, на службу не ходили или работали неполный день. Все мы были ирландцами и поляками или чем-то в этом роде, и, разумеется, белыми. Когда в 1974 году началась федеральная десегрегация школ, большая часть мужчин стала работать сверхурочно, а женщины — на всю катушку, но детей своих они отправили в частные католические школы.Этот Дорчестер сильно изменился, что уж говорить. Развод, о котором и не слыхивали наши родители, стал явлением заурядным, а о своих соседях я знаю гораздо меньше, чем прежде. Однако рабочие места мы по-прежнему получаем, только если состоим в профсоюзе, обычно знаем своего депутата в Законодательном собрании штата и прибегаем к его помощи, если хотим устроиться на государственную службу. Иными словами, мы все еще связаны друг с другом.Дорчестер Дженны Анджелайн беден. Его кварталы чаще всего вырастали вокруг общественных парков или всяких центров досуга. Мужчины работают в порту или в больницах, иногда — на почте, есть и несколько пожарных. Женщины — санитарки, кассирши, продавщицы, уборщицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13