Есть среди жителей этого Дорчестера и медицинские сестры, и полицейские, и чиновники, но, как правило, если человек достигает подобной вершины, то он покидает Дорчестер и перебирается в Дэдхэм, Фрамингхэм или Броктон.В моем Дорчестере люди живут потому, что приросли к этому месту, живут в силу привычки, живут, потому что сумели создать удобное, хоть и бедное, существование, в котором можно не бояться перемен. Тихая пристань.В Дорчестере Дженны Анджелайн люди живут потому, что больше им деться некуда.Нигде так трудно не объяснить разницу между Дорчестером белым и Дорчестером черным, как в моем квартале, ибо мы живем на пограничной полосе. Стоит лишь пройти по Эдвард Эверетт-сквер на север, на восток или на запад, как окажешься в Дорчестере черном. И потому здешние с трудом воспринимают что-либо, кроме черного и белого. Парень, которого я знаю с детства, сформулировал все это с предельной ясностью. «Знаешь, Патрик, — сказал он, — хватит с меня этой бредятины. Я отсюда родом, я вырос в бедности, никогда ни от кого ничего не получал. Отец нас бросил, когда я был еще совсем сопляком, в точности как в большинстве негритянских семей здесь в Бэри. Но меня никто никогда не умолял учиться грамоте, или устроиться на работу, или добиться чего-то в жизни. Никто никогда ничем мне не помог — ни делом, ни толковым советом. Однако же я не взял „узи“, не пошел в банду, а стал крутить баранку автобуса. Так что не надо. Черномазым нет оправдания».А Роксбэри, граничащий с черным Дорчестером, квартал Дорчестера белого, стали называть просто «Бэри» Игра слов: «bury» — «хоронить», «класть в могилу» (англ.). (Здесь и далее — прим. перев.)

потому, что за уик-энд там порой отправляют на тот свет человек до восьми юных афроамериканцев. Надо сказать, что черный Дорчестер старается не отставать, так что пора бы уж и официально переименовать квартал.Мой приятель сказал пусть не всю, но правду, и это пугает меня. Когда я проезжаю по своему кварталу, передо мной предстает бедность, но не нищета.Сейчас, оказавшись в квартале Дженны, я видел нищету вопиющую — скопище огромных уродливых зданий с заколоченными витринами. Одна витрина была выбита, и на стенах виднелись извилистые звездообразные следы от пуль. Внутри все было сожжено и разворочено, а вывеска из стекловолокна, некогда сообщавшая по-вьетнамски, что здесь торгуют деликатесами, расколота. Судя по всему, торговля деликатесами ныне не процветала, зато крэк по-прежнему расходился бойко.Я свернул с Блю Хилл-авеню и двинулся в гору, по улице, которую в последний раз мостили при президенте Кеннеди. За вершиной горы, за разросшимися кустами садилось кроваво-красное солнце. Несколько чернокожих подростков переходили улицу — переходили неторопливо, молча, поглядывая на мою машину. Один, державший в руке палку от метлы, обернулся ко мне и вдруг резко, с размаху треснул ею по мостовой. Другой, гнавший перед собой теннисный мячик, засмеялся и предостерегающе наставил указательный палец в мое лобовое стекло. Они перешли наконец и скрылись в проеме между двумя трехэтажными домами. Я продолжал ползти в гору, с какой-то первобытной радостью ощущая надежную тяжесть плечевой кобуры с пистолетом.А мой пистолет, как выразилась бы Энджи, — это вам не баран накашлял. Это автоматический «магнум» 44-го калибра, «автомаг», как ласково величают его в журналах типа «Солдат удачи», и выбрал его я вовсе не потому, что подсознательно хотел бы компенсировать свою анатомическую ущербность, и не потому, что завидовал Клинту Иствуду, и не потому, что мечтал утереть нос всем мальцам с нашей улицы. Нет, причина была иная и очень простая: я неважно стреляю. И стало быть, должен быть уверен, что если придется пустить его в ход, то я попаду в цель, причем так попаду, что эта самая цель свалится и останется лежать. Есть такие люди, которых подранишь из 32-го, а они только обозлятся. А вот если в то же место засадить из «автомага», они попросят позвать священника.Я стрелял из него дважды. В первый раз — когда полоумный и весьма крупногабаритный социопат захотел проверить, кто из нас круче. Выскочив из машины метрах в двух от меня, он очень стремительно пошел на сближение, и тогда я выстрелил и попал прямо в моторный блок. Он поглядел на свою «Кордобу» так, словно я прикончил его собаку, и чуть не зарыдал — из-под искореженного капота повалил дым, и это помогло ему убедиться, что есть на свете кое-что покруче его, и меня, и нас обоих вместе взятых.Вторым был Бобби Ройс. Он держал Энджи за горло, когда моя пуля вырвала приличный кусок мяса у него из ноги. Не поверите, но Бобби Ройс после этого сумел подняться. Не только подняться, но и направить в мою сторону ствол. Он целился в меня даже после того, как две пули, выпущенные Энджи, подкинули его вверх и отшвырнули к пожарному гидранту и свет померк в его глазах. Бобби Ройс так и застыл, держа меня на мушке, и надо сказать, что при жизни в глазах у него было огня и блеска не больше, чем у мертвого.Я вылез из машины у того дома, где проживала Дженна. По крайней мере, это был последний известный нам адрес. На мне был жемчужно-серый полотняный пиджак свободного покроя и к тому же на размер больше, так что «магнум» из-под мышки не выпирал. Подростки, сидевшие на капотах машин возле дома Дженны, явно собирались подурачиться.Их было человек девять. Половина расположились на крыше облезлого синего «Шевроле-Малибу» с ярко-желтым блокиратором на переднем колесе — владелец явно не желал платить штрафы. Остальные пристроились рядом — на темно-зеленой «Гранаде». Двое подростков спрыгнули наземь и быстро зашагали вверх по улице, опустив головы и потирая ладонями лбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13