не такой, как нормальные дети. За что нормальные дети были им биты, но и они кучей наваливались на Лешу Корейца. В школе за малопонятную кличку «дитя фестиваля» Леша выбил зубы однокласснику, за что на неделю был исключен из пионеров. В те годы он еще ходил в секцию бокса.
Страна еще даже не подозревала, что в мире больше миллиарда человек если не владеют в совершенстве, то хотя бы знают и хранят как свое культурное наследие, основы древних воинских искусств. Именно искусств, что особенно впечатлило Пака, когда он впервые о них услышал. Попробовал и сразу понял — его, родное. Кровь, очевидно, сказалась.
Страна тогда уже переживала форменный бум каратэ и прочих кунг-фу. Леша пришел в одну секцию, но ее очень скоро прикрыли. Оказалось, в СССР не нужны воинские искусства, коль есть всеобщая воинская обязанность. Лопатой в стройбате махать или танк водить можно и без умения сесть на шпагат. Даже статью такую ввели в УК — «за обучение каратэ». И даже с десяток человек по ней посадили.
Леша пошел на стадион «Динамо» записываться на самбо, и с удивлением узнал, что в зале занимаются каратисты. После тренировки они сняли кимоно и переоделись в синие милицейские мундиры. Это был первый урок каратэ, усвоенный восьмиклассником Паком: если всем нельзя, то людям в форме — можно. Потом выяснилось, что это не только секция, но и вербовочный пункт будущих помощников милиции.
Ученики добровольно-принудительно становились членами комсомольских патрулей и народными дружинниками. Леша ничего против этого не имел, даже приятно щекотала самолюбие исключительность нового статуса. Все на дискотеках дрались просто так, а Леша Пак махал кулаками и ногами, наводя порядок. Случались ситуации и серьезнее, но и из них он вышел с честью. На юрфак он поступил по комсомольской путевке, имея в зачете два силовых задержания опасных преступников.
Потом, уже служа в милиции, он сбился со счета, сколько их было, этих схваток. Один на один, кучей на одного и один на кучу. Против лопаты, ножа, топора, штакетины с гвоздями. Чем только не пытались в него ткнуть. Пак отделывался лишь легкими царапинами да незначительными ушибами.
Еще, кроме гибкости тела, оказалось, что у него почти актерская способность к перевоплощению. Он мог делать лицо непроницаемым, как маска восточного божка, мог заискивающе улыбаться, как вьетнамец на рынке, и через секунду выглядеть грозным и ужасным, уподобясь воинам у ворот китайского храма.
С логическим мышлением, умением настроиться на человека, наблюдательностью и интуицией тоже проблем не было.
А характер и так был бойцовский.
Поэтому вышел из Пака образцово-показательный опер уголовного розыска.
В дверь робко постучали.
— Да, войдите! — крикнул Пак, возвращаясь на рабочее место.
Дверь приоткрылась, и в кабинет проскользнул Леша Гордеев.
— О, какие люди, и без охраны! — Пак изобразил на лице радушную улыбку.
Указал на стул перед столом, где обычно сидели задержанные. Леша сел, как-то скособочившись, закинув ногу на ногу, стопой болтающейся ноги зацепился за лодыжку опорной. Поза при его долговязости вышла нелепой и неудобной. Он выпрямился, сел, положив локти на колени.
Пак наблюдал за его телодвижениями все с той же радушной улыбкой.
— Что ты вошкаешься? — процедил он. Леша вскинул глаза на Пака, нервно сглотнул и отвел взгляд.
— Я в больнице был. Ночью скрутило. — Он достал из кармана мятый листок. — Вот больничный. Как его… Аритмия.
Пак пробежал глазами листок, смял и швырнул назад Леше. Тот еле сумел поймать.
— Телефоны басаевцы повзрывали? — поинтересовался Пак.
— Реанимация же. Какие там телефоны? Пак кивнул. Лицо его при этом было светлым и доверчивым, как у восточного божка.
— Только из морга нельзя уже позвонить, Леша, — почти пропел он. И следом удар кулака обрушился на подлокотник. — Мудак! В следующий раз башку в задницу вобью.
— Обстоятельства… — промямлил Леша. Пак протяжно выдохнул сквозь сжатые зубы.
— Ширяться надо меньше, не будут в реанимацию возить. — Шепот был злой, свистящий.
— Я в завязке, Кореец, ты же знаешь. — Леша нервно задергал ногой.
— Если мне позвонят из этой больнички по поводу твоих странных анализов… — Пак улыбнулся. — Это будет последний раз, когда ты писал и какал. Ясно?
— Чистый я, клянусь!
— То-то тебя так плющит. Что трясешься?
— Нервничаю, — пробурчал Леша.
— М-да? — Пак откинулся в кресле. — Может, тебе еще и лекарство дать?
Леша сглотнул и отрицательно покачал головой.
— У меня бабки есть. Надо будет, в аптеке куплю.
Пак рассмеялся, закинув голову.
— Чего? — насупился Леша.
— Мы с тобой разговариваем, как пьяный с радиоточкой, — каждый о своем.
Пак не любил Гордеева, более того, он его ненавидел. Избалованный мальчик из хорошей семьи, сдуру попавший в угрозыск. Романтик. Иными словами, тот, кто работает за идею и ломается первым. Потому что кроме идеи никакой жизненной силы не имеют. Леша сломался на втором году службы. Резко сдал, стал рассеянным. Работал не то чтобы из-под палки, но как бы автоматически, без огня и куража. Потом всем на удивление пришел кураж. Лихорадочный, взбалмошный. И на фоне бледной немочи, каким он был почти три месяца, это было нечто. Но никто не обратил внимания.
Пак учуял по запаху. Никогда в жизни не курил, поэтому нюх был собачий. И характерный запах пота человека, подсевшего на героин, он не уловить просто не мог. Лешу он вербанул так легко, даже брезгливость по этому поводу испытал, словно в блевотину руки окунул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85