Я отвинчиваю крышечку и в ужасе отшатываюсь. Вонь от этой дряни достает до небес, и могу поклясться, что от нее у меня даже в глазах защипало. Я улыбаюсь про себя, потому что понимаю, что Кэрол и сам несовершенен, раз пал жертвой одного из величайших маркетинговых ходов нашего века. Такой вонючий цемент требует покупки в три раза больше зубной пасты, чем нужно, чтобы хоть частично приглушить запах изо рта. Я так очарован этим открытием, что едва не пропускаю момент, когда открывается входная дверь. Я мгновенно замираю. Следующие несколько секунд, как обычно, уходят на то, чтобы найти равновесие между вполне естественным ужасом и необходимостью сохранять хладнокровие. Эта часть моей работы никогда не становится проще. Я изо всех сил стараюсь думать о хорошем, борясь со всепоглощающим ужасом. Я пытаюсь представить себе футбольных защитников, которые собираются сделать бросок на сорок ярдов, в то время как восемь парней, каждый из которых весит по сто двадцать килограммов, готовятся прыгнуть на них. Я думаю о том, какая для этого требуется ясность мысли. Иногда я представляю себя на месте людей, которые строят последний этаж нового небоскреба. Они работают там, высоко-высоко, бросая вызов всем ветрам и открыто насмехаясь над земным притяжением. Они продолжают смешивать цемент и укладывать кирпичи один на другой, как будто в этом мире им не о чем беспокоиться, — я считаю, что именно это и означает слово «героизм».
Я слышу, как Кэрол ходит по своей квартире и, наверное, удивляется, почему открыто окно и почему повсюду разбросаны его вещи. Как я уже говорил, убийцы не верят в то, что их могут ограбить, так что он, очевидно, вырабатывает какую-нибудь менее тривиальную теорию — например о том, что в его квартиру забралась очень большая кошка или даже носорог в бейсболке. Я знаю, что до того, как он меня обнаружит, пройдет от пяти до десяти секунд. Это тот самый момент, когда я думаю о защитнике и о строителе, о защитнике и о строителе, и все это идет у меня в голове по кругу, пока ко мне не возвращается уверенность, и я окончательно понимаю, что возврата уже нет.
— Эй? Тут есть кто-нибудь? — Кэрол входит в гостиную и включает бра. Это хорошо. Чем меньше света, тем лучше. Свет добавляет резкости, полутьма — таинственности и легкий флер черно-белого кино. Настоящая Кэрол Ломбард это оценила бы.
Кэрол присвистнул.
— Здесь кошка… Эй… Кис-кис?
Я в последний раз глубоко вздыхаю и выхожу из ванной, подняв руки вверх, показывая, что я беззащитен и абсолютно безвреден.
— Кэрол, я тут подумал… насчет того, что ты говорил в клубе.
Кэрол так и застывает на месте, онемевший, совершенно выбитый из колеи.
— И я пришел к выводу, что ты сильно промахнулся. Си-и-и-и-ильно промахнулся.
— Что ты здесь делаешь? — теперь он уже не выглядит таким спесивым всезанайкой. —Ты что, влез ко мне в дом, маленькая дрянь?
— Видишь, ты все неправильно понимаешь, — я продолжаю гнуть свою линию. — Ум и проницательность имеют не больше веса, чем комар во время торнадо. В этом мире только незначительность чего-то стоит.
— У тебя есть десять секунд, чтобы объяснить свое поведение, Дуглас. — Я вижу, что Кэрол начинает сердиться. Он уже не просто «слегка на взводе» и реагирует на стресс, как все псевдоинтеллектуалы. Сейчас он бросится на меня, как бешеная собака.
— Мне казалось, я только что все объяснил, разве нет? Может быть, ты просто не понял, что я имел в виду. Сейчас я постараюсь подобрать слова попроще.
Это происходит мгновенно. Ярость Кэрола выходит из-под контроля. Он, слегка пошатнувшись, бросается ко мне. Но я слишком быстрый, слишком ловкий и легко увиливаю от него. Я хватаю книгу, лежащую на кофейном столике, толстый и тяжелый том, озаглавленный «Стань умным, стань уравновешенным, стань собой!», замахиваюсь и бью ею Кэрола по затылку. Я ударяю его с такой силой, что вставная челюсть вылетает у него изо рта и чуть не разбивает портрет какого-то типа — я думаю, это Эйнштейн. Именно в этот момент он замирает, наверное от изумления, — и мне остаются сущие пустяки.
При прочих равных я точно знаю, что Кэрол никогда бы не поумнел, даже если бы кто-то специально пришел и попробовал вбить ум в его голову. А я именно это и попытался сделать с помощью огромной «Энциклопедии Британника». Не могу сказать, что это было очень приятное занятие, зато выпавшая страничка, посвященная африканским термитам, оказалась гораздо интереснее, чем можно было ожидать.
После того как все закончено, я оглядываюсь. Вставная челюсть мне очень подошла, и, возвращаясь домой, я притворяюсь, что веду беседу с зубами Кэрола, открывая и закрывая их, как будто я беседую с Дэвидом Леттерманом . Знаю, это неважная замена человеческому обществу, но иногда нам приходится делать такие вещи, чтобы не чувствовать себя в изоляции.
— Итак, Дуги. Это что-то личное?
— Что ж, Дэйв… мне нравится думать об этом как о своем профессиональном долге.
— А-а… Этот человек мне по сердцу. Собираешься убить их всех?
— Очень на это надеюсь.
— Я так понимаю, что ты не в большом восторге от серийных убийц?
— Да, и это тоже.
— Есть и еще что-то?
— Понимаешь, Дэйв… Никогда не слышал о Великом Американском Герое?
— О Малом Американском Герое, если речь о тебе.
— Да ладно тебе, Дэйв, — ну хочешь, сделаем перерыв, чтобы публика посмеялась?
— Ладно, Дуг. Прости меня. Так что там насчет героя?
— Ну вот. Это тот самый парень, которым все мы хотим стать.
Я бросил челюсть в банку с холодной водой, закрыл банку крышечкой и поставил ее в подержанный шкафчик, который купил специально, чтобы хранить в нем мои трофеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67