ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
огненный дух — с бешеным ревом, подобным грохоту обвала, майя — молча, с перекошенным страшным лицом.
И тогда пришла боль. Разорвалась двумя жгучими комками — под ключицей и слева в груди, и мир заволокла кровавая пелена, а потом из нее выплыло лицо…
Дети Звезд называли смерть — Энг. Смерть, как и любовь, в Арте — мужское начало.
Она смотрела в лицо своей Смерти, в Его огромные глаза, сухие и темные, и не было уже сил позвать Его по имени, и только взглядом она молила — подожди, еще немного — подожди, я должна, мне нужно успеть, успеть сказать, подожди…
— Ты… не… ранен?
Она закашлялась, яркая кровь потекла по подбородку, по груди.
— Зачем, — беспомощно выдохнул Вала, — я же просил…
— Больно… — простонала она.
— Зачем…
— Файэ… файэ-мэи, — с трудом выговорила — и, склонившись к самым ее губам, он не услышал — ощутил — последним дыханием:
— …дол кори…
«Прости меня, сердце мое…»
…Черные крылья обняли Гэлрэна; менестрель открыл глаза:
— Все-таки… увидел тебя… еще раз, Тано… Прощай… Прости меня… прости нас всех… за то, что… будет. Мы не сумели… прости…
— Что ты говоришь… — Вала задохнулся от боли.
— Тано, ты… береги ее… — Стынущими пальцами он стиснул руку Учителя — Она… жива, знаю — ты спас ее… благодарю… береги ее, ведь ты знаешь — она…
Голова менестреля бессильно запрокинулась, рука разжалась. Он улыбался.
Осторожно, словно боясь разбудить спящего ребенка, Вала уложил тело ученика на землю и провел ладонью по его лицу, опуская веки…
Золото мое — ковылем да сухой травой,
Серебро мое разменяли на сталь и боль;
Струны не звенят, ветер бьется в небесах…
Не тревожь меня -
Лишь ладонью мне закрой глаза…
…Он был подле каждого из них в последний миг. Никто из них не успел задуматься о том, что это невозможно: были — черные крылья, и слово прощания, и прикосновение рук, уносившее боль. Как Врата распахивалось звездное небо: они поднимались и шли в ночь — на неведомый путь, они принимали, не зная этого, последний его дар — тот, что потом, века спустя, назовут — последний даром Твердыни.
Потом…
Он плохо помнил, что было дальше. Рубился страшно; меч его был в крови по рукоять. Отступал под натиском воинов: глаза его были слепыми от боли и гнева, и взгляд этот казался многим страшнее, чем разивший без промаха черный меч. И плечом к плечу с ним сражался Гортхауэр.
Судьба подарила им еще несколько мгновений — перед яростным темным пламенем гнева Ллахайни отступили Бессмертные.
— Таирни.
Ровный, неправдоподобно ровный голос, неподвижные мертвые зрачки широко распахнутых глаз: не понять, видит ли стоящего перед ним фаэрни.
— Уходи.
Гортхауэр закусил губу и отчаянно замотал головой.
— Уходи — я — прошу — тебя.
— Нет. Им я нужен. Я, не ты. Ты останешься здесь.
— Нет. Моя кровь, моя сталь — твои, Тано… ты слышишь меня?! Станут судить — пусть судят меня! Я…
Лицо Валы болезненно дернулось, глаза ожили — страшные, сухие, темные:
— Я приказываю, я прошу тебя… ведь больше никого нет, ты — последняя надежда, и если тебя не будет… жить и помнить — ты должен, таирни, а я вернусь, верь мне… таирни, я умоляю… Поверь мне!
Жаркая жгучая волна поднялась в груди фаэрии, горло сжал спазм — он не смог вымолвить ни слова, только кивнул. Но на пороге зала остановился, не в силах решиться.
— Уходи! — хлестнул крик. — Скорее!..
Они ворвались в замок, и Тулкас бился с Мелькором. Противники схватились врукопашную. Несколько секунд они стояли не шевелясь, и хватка их могла бы показаться братскими объятиями. Но вот медленно-медленно Тулкас, багровея лицом, стал опускаться на колени. Казалось, сам взгляд Отступника гнет его к земле. Махар толкнул сестру в плечо:
— Смотри! Вот это мощь!
Та молча кивнула. Лицо ее разрумянилось.
— Если он его одолеет, нам придется уйти ни с чем — таков закон честного боя!
Честного боя — не было. Потому что майяр с прекрасными мертвыми лицами набросились все разом, словно Свора Оромэ. Только двое застыли на месте — от растерянности и негодования. Но восстать против своего хозяина они тогда не посмели.
…Эллеро, которого когда-то — тысячи лет назад — звали Гэленнаром, добрался до леса и, упав на колени у ручья, принялся ожесточенно оттирать руки — водой, песком, — выдрал пучок травы, тер и тер узкими режущими стеблями кровоточащие пальцы, — тер, сдирая кожу, уже не понимая, что делает, липкий ужас опустошал душу, и по воде плыли маслянисто-красные разводы, он все пытался смыть кровь, не понимая, что это его кровь — на языке был мерзкий железистый привкус, он сплюнул, облизнул губы, пыльные и сухие, как зернистый гранит, и снова с ожесточением принялся оттирать окровавленные руки; в ушах звенело, и звон этот становился все громче, перед глазами плыли алые и раскаленно-черные круги…
И когда нестерпимый, отдающийся во всем теле звон заполнил все его существо — он закричал, не слыша собственного крика, вцепившись жесткими пальцами в горло…
И рухнул в беспамятство.
Он не знал, сколько прошло дней, прежде чем он очнулся. Но когда снова увидел над собой голубое безмятежное небо, в душе его вдруг поднялся гнев. Гнев на Учителя. Девятеро. Те девять — им, как и прочими, пожертвовали ради этих девяти. Учитель пожертвовал им, а он так почитал его… Разве не благодаря его, Соото, изобретательности и отваге они продержались так долго? «Учитель, ты избрал не тех… Я должен был стать хранителем… Учитель, ну почему ты не избрал меня?.. Будь ты проклят… Ты погубил нас. Ты».
А ведь он прав. Именно так…
И тогда принесена была несокрушимая железная цепь, искусная работа великого Ауле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219
И тогда пришла боль. Разорвалась двумя жгучими комками — под ключицей и слева в груди, и мир заволокла кровавая пелена, а потом из нее выплыло лицо…
Дети Звезд называли смерть — Энг. Смерть, как и любовь, в Арте — мужское начало.
Она смотрела в лицо своей Смерти, в Его огромные глаза, сухие и темные, и не было уже сил позвать Его по имени, и только взглядом она молила — подожди, еще немного — подожди, я должна, мне нужно успеть, успеть сказать, подожди…
— Ты… не… ранен?
Она закашлялась, яркая кровь потекла по подбородку, по груди.
— Зачем, — беспомощно выдохнул Вала, — я же просил…
— Больно… — простонала она.
— Зачем…
— Файэ… файэ-мэи, — с трудом выговорила — и, склонившись к самым ее губам, он не услышал — ощутил — последним дыханием:
— …дол кори…
«Прости меня, сердце мое…»
…Черные крылья обняли Гэлрэна; менестрель открыл глаза:
— Все-таки… увидел тебя… еще раз, Тано… Прощай… Прости меня… прости нас всех… за то, что… будет. Мы не сумели… прости…
— Что ты говоришь… — Вала задохнулся от боли.
— Тано, ты… береги ее… — Стынущими пальцами он стиснул руку Учителя — Она… жива, знаю — ты спас ее… благодарю… береги ее, ведь ты знаешь — она…
Голова менестреля бессильно запрокинулась, рука разжалась. Он улыбался.
Осторожно, словно боясь разбудить спящего ребенка, Вала уложил тело ученика на землю и провел ладонью по его лицу, опуская веки…
Золото мое — ковылем да сухой травой,
Серебро мое разменяли на сталь и боль;
Струны не звенят, ветер бьется в небесах…
Не тревожь меня -
Лишь ладонью мне закрой глаза…
…Он был подле каждого из них в последний миг. Никто из них не успел задуматься о том, что это невозможно: были — черные крылья, и слово прощания, и прикосновение рук, уносившее боль. Как Врата распахивалось звездное небо: они поднимались и шли в ночь — на неведомый путь, они принимали, не зная этого, последний его дар — тот, что потом, века спустя, назовут — последний даром Твердыни.
Потом…
Он плохо помнил, что было дальше. Рубился страшно; меч его был в крови по рукоять. Отступал под натиском воинов: глаза его были слепыми от боли и гнева, и взгляд этот казался многим страшнее, чем разивший без промаха черный меч. И плечом к плечу с ним сражался Гортхауэр.
Судьба подарила им еще несколько мгновений — перед яростным темным пламенем гнева Ллахайни отступили Бессмертные.
— Таирни.
Ровный, неправдоподобно ровный голос, неподвижные мертвые зрачки широко распахнутых глаз: не понять, видит ли стоящего перед ним фаэрни.
— Уходи.
Гортхауэр закусил губу и отчаянно замотал головой.
— Уходи — я — прошу — тебя.
— Нет. Им я нужен. Я, не ты. Ты останешься здесь.
— Нет. Моя кровь, моя сталь — твои, Тано… ты слышишь меня?! Станут судить — пусть судят меня! Я…
Лицо Валы болезненно дернулось, глаза ожили — страшные, сухие, темные:
— Я приказываю, я прошу тебя… ведь больше никого нет, ты — последняя надежда, и если тебя не будет… жить и помнить — ты должен, таирни, а я вернусь, верь мне… таирни, я умоляю… Поверь мне!
Жаркая жгучая волна поднялась в груди фаэрии, горло сжал спазм — он не смог вымолвить ни слова, только кивнул. Но на пороге зала остановился, не в силах решиться.
— Уходи! — хлестнул крик. — Скорее!..
Они ворвались в замок, и Тулкас бился с Мелькором. Противники схватились врукопашную. Несколько секунд они стояли не шевелясь, и хватка их могла бы показаться братскими объятиями. Но вот медленно-медленно Тулкас, багровея лицом, стал опускаться на колени. Казалось, сам взгляд Отступника гнет его к земле. Махар толкнул сестру в плечо:
— Смотри! Вот это мощь!
Та молча кивнула. Лицо ее разрумянилось.
— Если он его одолеет, нам придется уйти ни с чем — таков закон честного боя!
Честного боя — не было. Потому что майяр с прекрасными мертвыми лицами набросились все разом, словно Свора Оромэ. Только двое застыли на месте — от растерянности и негодования. Но восстать против своего хозяина они тогда не посмели.
…Эллеро, которого когда-то — тысячи лет назад — звали Гэленнаром, добрался до леса и, упав на колени у ручья, принялся ожесточенно оттирать руки — водой, песком, — выдрал пучок травы, тер и тер узкими режущими стеблями кровоточащие пальцы, — тер, сдирая кожу, уже не понимая, что делает, липкий ужас опустошал душу, и по воде плыли маслянисто-красные разводы, он все пытался смыть кровь, не понимая, что это его кровь — на языке был мерзкий железистый привкус, он сплюнул, облизнул губы, пыльные и сухие, как зернистый гранит, и снова с ожесточением принялся оттирать окровавленные руки; в ушах звенело, и звон этот становился все громче, перед глазами плыли алые и раскаленно-черные круги…
И когда нестерпимый, отдающийся во всем теле звон заполнил все его существо — он закричал, не слыша собственного крика, вцепившись жесткими пальцами в горло…
И рухнул в беспамятство.
Он не знал, сколько прошло дней, прежде чем он очнулся. Но когда снова увидел над собой голубое безмятежное небо, в душе его вдруг поднялся гнев. Гнев на Учителя. Девятеро. Те девять — им, как и прочими, пожертвовали ради этих девяти. Учитель пожертвовал им, а он так почитал его… Разве не благодаря его, Соото, изобретательности и отваге они продержались так долго? «Учитель, ты избрал не тех… Я должен был стать хранителем… Учитель, ну почему ты не избрал меня?.. Будь ты проклят… Ты погубил нас. Ты».
А ведь он прав. Именно так…
И тогда принесена была несокрушимая железная цепь, искусная работа великого Ауле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219