Она будет означать, что и Бородино было поражением, а не победой, как доносил Кутузов.Что это будет так, об этом говорило поведение Беннигсена, Ростопчина и всей толпы завистников и клеветников, которые, почуяв шаткость положения Кутузова и поддержку царя, обнаглели в своих обвинениях, говоря, что старик боится Наполеона и помешался на ретирадах.Кутузов помнил, как прогоняли его после Аустерлица, прогоняли после Рущука, но тогда царь вынужден был опять его вернуть и поставить во главе вооруженных сил и доверить ему судьбу России. А сейчас Кутузов чувствовал, как конфликт между ним и царем, то затихавший, то обострявшийся, на этот раз достиг кризиса, и стоит только решиться на сдачу Москвы, и его, старого полководца, навсегда прогонят из армии. Он должен будет уйти, оставив армию Беннигсену. Ему останется короткий путь к могиле, путь к позору и бесславному забвению. Кутузов, любивший свою родину, не мог примириться с мыслью, что он сдаст Москву Наполеону.Это не то, что сдать крепость Рущук, чтобы потом вернуть ее, и даже не сдача Вены. Речь шла о существовании родной столицы, о существовании русского государства, о судьбах русского народа. Москву надо было защищать.К этому решению вели не только мысли Кутузова в тот час на Поклонной горе – на этом настаивали почти все окружавшие Кутузова командиры, для которых хотя и было ясно, что на позиции, избранной Беннигсеном, драться невозможно, но еще более невозможным казалось сдать Москву без сражения.И все же мысль полководца Кутузова пробивалась к единственно верному решению. Истина точно мерцала вдали, скрываемая разноречивыми доводами и соображениями. Но мысль полководца двигалась к истине могучими усилиями ума и сердца. Она отвергала все препятствия – волю царя, с которым он теперь вступил в открытую борьбу, заботу о личной славе, даже мнение народа и армии. Полководец точно поднимался над Поклонной горой, над позицией под Москвой. Он видел перед собою не только Москву, но и всю Россию, не только позицию под Москвой, но и весь гигантский театр военных действий, где могли быть решены судьбы войны.Москва должна быть сдана.Кутузов знал, что народ решил защищать Москву, но надеялся, что сдача Москвы не обескуражит русских людей, а, наоборот, вызовет в них новые силы, еще большую готовность к борьбе, и в этом будет залог успеха. Он знал, что вся армия готова погибнуть под стенами Москвы, но знал также, что армия уже потеряла массу солдат и много командиров. Он должен выиграть время, чтобы пополнить армию, готовить ее к новым боям.Кутузов-полководец решал и как замечательный политик и дипломат, неизменно учитывавший психологию солдат армии противника, острым умом проникавший в замыслы ее полководца, в обстановку, сложившуюся в Европе. Он верил, что страшный удар, нанесенный под Бородином, скажется позднее и Бородино в судьбе России будет победой. Глубокое понимание природы войны подсказывало Кутузову, что война вступает в решающий этап, но что нужно еще время и время.И он, мудрый, всегда неторопливый, решил ждать и не форсировать событий. Но ожидать, не полагаясь на произвольный ход событий и не подчиняясь воле Наполеона и его действиям, а маневрировать так, чтобы поставить свою армию в безопасное положение и самому получить свободу действий.Маневр надо прикрыть военной хитростью, которая столько раз помогала ему, надо обмануть Наполеона, ввести в заблуждение относительно своих замыслов и скрыть эти замыслы даже от своего штаба, которому Кутузов, за исключением отдельных командиров, окончательно перестал доверять. Если он раньше шутливо говорил, что «подушка, на которой спит полководец, не должна знать его мыслей», если всю жизнь это было для него правилом, то теперь он уже не сомневался, что Беннигсен и его компания разболтают любой его секрет, выдадут самую сокровенную военную тайну.Решая сдать Москву без боя и скрывая свои замыслы, он не только оправдывался перед царем, народом, армией, а, наоборот, усугублял «вину», оставив себя без защиты от гнева императора Александра, дав широкий простор для клеветы Беннигсена, Ростопчина и других.Но Кутузов пошел и на это ради спасения родной страны.Сдача Москвы противнику была величайшей трагедией русского народа, русской армии, мучительной трагедией полководца Кутузова.Стоя на Поклонной горе, он смотрел на Москву, огромную и величественную, сверкавшую под лучами холодного сентябрьского солнца, и молча слушал, как окружавшая его свита обсуждала позицию, избранную Беннигсеном.Барклай, всегда все сам проверявший, несмотря на мучившую его жестокую лихорадку, сел на коня и объехал позицию. Вернувшись, он указал Беннигсену на невозможность обороняться в избранной позиции и доложил об этом Кутузову.Беннигсен сделал вид, что изумлен этим открытием, обещал еще раз осмотреть местность, но этого не сделал.Кутузов послал на рекогносцировку Ермолова и Толя, спросил, можно ли отойти с этой позиции на Калужскую дорогу, и уехал в Фили, где в пять часов собирался военный совет.Совет начался с опозданием. Все ждали Беннигсена, который вместо рекогносцировки обедал и на совет не торопился. Борьба между ним и Кутузовым вступала в решающий этап, и все его действия были направлены к тому, чтобы дискредитировать Кутузова. Беннигсен решил настаивать на новом генеральном сражении под Москвой.Он мог действовать без проигрыша. Если победит русская армия, он припишет победу себе, а за поражение все равно ответит главнокомандующий. К тому же дело шло о чуждых для него интересах чужого ему народа в чужой для него стране. И на совете Беннигсен поставил вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76