Но без этого нельзя обойтись.
В салоне все в сборе. Он садится к столу, снимает шапку, бросает ее вместе с рукавицами на колено печной трубы, греет влажные руки у печки. Кизино подает чай. Он пьет не торопясь. Он ждет, и все знают, что он ждет, и поэтому смущены. Видит и он их смущение, но молчит.
Ага, вот оно!
– Георгий Яковлевич, офицерский состав обсудил положение… Здесь, в вахтенном журнале, мы записали…
Он берет журнал, начинает читать. «Что-то очень уж длинно и рассудительно», думает он про себя. Перевернув страницу, едва сдерживает улыбку: подписи проставлены по старшинству лет, чтобы, не дай бог, никого не заподозрили в зачине…
«Офицерский состав экспедиции покорнейше просит Вас, – читает Седов. – сообщить ему о Ваших дальнейших планах касательно следования экспедиции на Саре Flora, а именно: имеются ли какие-нибудь данные или расчеты, что судно дойдет до Земли Франца-Иосифа; если нет, то предполагаете ли Вы, покинув судно, дойти пешком или местами водой до этой земли и перезимовать там? В последнем случае, офицерский состав просит разъяснить, на какой запас теплой одежды экспедиция может рассчитывать, а также на какой запас провианта она может рассчитывать во время зимовки на Земле Франца-Иосифа?»
Он читает дальше:
«Со своей стороны, офицерский состав экспедиции позволяет себе выразить следующее единогласное мнение: экспедиция в данное время располагает топливом в лучшем случае на двое суток хода судна, если будет сожжено все, что можно… Офицерский состав экспедиции считает достижение Земли Франца-Иосифа этим рейсом судна очень мало вероятным. Судно, вернее всего, будет затерто льдами… Лишь меньшая часть экспедиции снабжена подходящей теплой одеждой… удачный исход зимовки является очень сомнительным, так как охотой может пропитаться 3 человека, но не 17… Тем паче, должна отпасть всякая мысль о прямой цели экспедиции: достижении Северного полюса…»
И, наконец, вот чего они хотят: «взять курс на зюйд и, выйдя изо льдов, перезимовать где-нибудь в арктической стране, сделать ряд научных работ, а в следующем году, подновив запас провианта, угля и снаряжения, направиться снова на Землю Франца-Иосифа и далее…»
Он отодвигает книгу, стакан. Молча встает, берет с печки подсохшие рукавицы и шапку, выходит из кают-компании.
«Фока» снова застрял. Льды не пускают его на север.
На палубе стоит кучка матросов, вышедших покурить. Седов подходит к ним.
– Плохо, ребята? – спрашивает он.
Матросы деликатно зажимают папиросы в кулаках.
– Выходит, назад поворачивать надо? – допытывается Седов.
Матросы молчат.
– Домой? – еще раз спрашивает он.
– Зачем же домой, Георгий Яковлевич, – говорит один.
– Пока судно на плаву, можно биться…
– А если раздавит?
– Тогда уж – в шлюпки и в Архангельск…
– То-то, – весело говорит Седов {51}.
Ночью он записывает в дневник: «Сегодня офицеры мне поднесли хороший подарок: заявили через вахтенного начальника, чтобы вернуться обратно».
Он задумывается, пожимает плечами и последние два слова подчеркивает. Потом дописывает: «Меня это сперва очень удивило, а потом и огорчило, именно то, что пришлось им отказать в этом…» {52}
Его огорчает разлад в экспедиционном составе. Напрасно он рассердился, но с этим ничего не поделаешь: поступить так, как хочется им, повернуть на юг, когда еще не исчерпаны все возможности, когда есть еще и корабль, и продовольствие, и здоровье! Нет, сделать это он не в силах. Может быть, благоразумно даже – отступить. Один год потерян уже на Новой Земле. Согласиться на вторую такую же зимовку, отложить еще на год исполнение главной задачи. А дальше что? Удастся ли возобновить экспедицию?.. Они говорят: пополнить запасы! Может ли он надеяться на это? Нет, конечно. Отступить – значит отказаться навсегда от своей цели, от самого себя… А вот они, спутники, по-своему правы. Они могут вернуться в Петербург хоть сегодня – никто не обвинит их ни в трусости, ни в обмане. Полюс обещал открыть он один.
Поэтому он пойдет дальше на север.
Угля мало, но можно жечь в топке бревна, из которых была построена баня, и доски, и полуистлевшие бунты веревок, и старые ящики, и сало тюленей, и, в крайнем случае, кое-какие переборки самого судна…
Продовольствия мало, а главное – оно почти наполовину не годится для еды, потому что архангельские поставщики подсунули тухлую солонину, порченую треску и варенье, справедливо названное матросами «карбасной замазкой», – столько в нем глицерина… Но можно прожить и с тем, что есть, если энергично промышлять медведя, тюленя и птицу, которая не преминет явиться весной…
Плохо с теплой одеждой – при необходимости экономить каждый рубль экспедиция закупила полярное обмундирование только для четырнадцати человек, с расчетом на один год…
И совсем дурно дело обстоит с собаками. Управляющий губернаторской канцелярией – просто жулик. Где он собрал этих собак, которых продал экспедиции, неизвестно, – может быть, по дворам и пустырям Архангельска. Собаки никуда не годятся – в упряжке ходить не умеют, холода не переносят. Другое дело те тридцать собак, что были доставлены из Восточной Сибири, – это великолепные лайки, умные, выносливые, способные перенести испытания любого похода. Часть дворняжек пришлось теребить за полной непригодностью, другая часть сама передохла, а десятка два из них еще живут – вперемежку с лайками они с грехом пополам тянут нарты.

«Святой Фока» во льдах.
На «Фоке» сейчас осталось семнадцать человек {53}. Было, когда выходили из Архангельска, двадцать cемь. Первую партию бесполезных для экспедиции людей Седов ссадил еще в прошлом году в губе Крестовой, вторую отправил недавно под начальством капитана Захарова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59