Наполеон запрется у себя в спальне, сказавшись больным, а потом потихоньку выйдет, и его проведут по тропинке к месту водоснабжения. Там он спрячется в пустую бочку и будет доставлен на борт одного из корсарских кораблей. В случае открытия его бегства капитан Лятапи распорядится так, чтобы корабль с беглецом ускользнул, тогда как другой задержит суда, высланные за ним в погоню. План был соблазнителен и весьма исполним; но Наполеон еще раз поблагодарил своих добровольных избавителей и отказался.
– Передайте этим великодушным гражданам, – ответил он Бертрану, – что я благодарю их за усердие, но их затея – чистое безумие. Я должен умереть на этом острове, или пусть Франция посылает сюда за мной. Я не могу скрыться отсюда как беглый. Я должен покинуть остров Святой Елены явно или по приказу английского правительства, вернувшегося к чувствам гуманности и справедливости, которые в былое время я оказывал ему, или по торжественному требованию Франции, которая снова пожелала бы поставить меня во главе своих войск и доверить мне правление. Передайте также этим людям, что их предложение доставить меня в Соединенные Штаты под защитой этих храбрых флибустьеров способно соблазнить всякого другого, кроме того, кто видел у своих ног всю Европу. Что мне делать в Соединенных Штатах? Там я буду скоро забыт. Ей-Богу, лучше оставаться на этой скале; она привлекает взоры всего света, короли со своих тронов смотрят на нее с тревогой. Будущее, пожалуй, отомстит за меня! Ах, если бы вместо Соединенных Штатов мне предложили надежный приют в Англии, может быть, я измерил бы свое решение1 На английской земле, в виду берегов Франции, нельзя предвидеть все случайности, все шансы, которые могли бы представиться, но я должен остаться здесь, если вы не можете мне предложить или почетный приют в Англии, или… – Наполеон прохаживался большими шагами во время этой речи. Он вдруг посмотрел на портрет своего сына и сказал: – Мое мучение, Бертран, послужит венцом моему сыну! Передайте все это двум великодушным друзьям, рискующим жизнью, чтобы увезти меня отсюда. Я благодарю их и остаюсь при своем отказе!
Бертран вернулся к капитану Элфинстону с его товарищем и сообщил им твердое, окончательное решение императора. Заговорщики не стали настаивать, они удалились, удрученные, потому что посвятили этому предприятию свою жизнь, которая с этих пор показалась им бесцельной.
– Теперь нам здесь нечего больше делать, – сказал Элфинстон ла Виолетту. – Надо решиться на отплытие в Европу. Более продолжительное пребывание на этом острове, пожалуй, внушило бы подозрение губернатору. У меня же нет ни малейшей охоты познакомиться с понтонами – плавучими тюрьмами, где столько ваших соотечественников томилось в неволе.
По настоянию обоих товарищей капитан Бэтлер поднял якорь. На этот раз они окончательно возвращались в Англию, утратив всякую надежду поколебать решимость Наполеона. Дорогой Элфинстон и ла Виолетт несколько раз заговаривали на палубе с маленьким юнгой Нэдом, а на мелкие услуги с его стороны угощали его ромом или виски. Но этим ограничивались все их сношения с ребенком Люси, которого они не смогли угадать под скромной одеждой матроса в то время, как корабль «Воробей» скользил по лазурным гребням волн.
Между тем ежедневные притеснения Хадсона Лоу продолжались. Положение становилось все более и более невыносимым для Наполеона и его товарищей. Когда они уговаривали императора обратиться к Европe с мемуаром по этому поводу, он, сознавая бесполезность всяких жалоб, которые только радовали его врагов, но не обнаруживали их вражды, отвечал:
– Надо переносить эту муку и покорно подниматься на нашу Голгофу, господа! К несправедливости, к насилию Англия и государи, одобряющие ее недостойное обращение с нами, присоединяют обиду, медленные пытки. Если я был для них так вреден, почему не отделались они от меня? Нескольких пуль в сердце или в голову было бы достаточно для этого. В подобном преступлении обнаружилась бы хотя какая-нибудь энергия… Ах, мне известно, что ссылаются на то, будто я пользуюсь весьма достаточным содержанием на мой стол и вино. Если бы не вы с вашими женами, я не согласился бы получать здесь ничего, кроме пайка простого солдата. Каким образом европейские государи могут допускать в моем лице осквернение священного характера верховной власти? Разве они не видят, что убивают его своими руками на этом острове? Я входил победителем в их столицы; если бы я действовал в их духе, что было бы с ними? Все они называли меня своим братом, и я был им по выбору народов, по санкции победы, по характеру религии, по союзам их политики и крови… Неужели они думают, что здравый смысл народов не оценит их морали? Чего ожидают они от своих действий? Во всяком случае – заявите эти жалобы, господа! Пусть Европа узнает о них и возмутится. Но жаловаться мне – значит уронить свое достоинство и сан. Я приказываю или молчу.
Строгости Хадсона Лоу удвоились с той поры, как он был наведен на след заговора, имевшего целью побег Наполеона Им была захвачена и тщательно осмотрена шашечница, посланная Элфинстоном и содержавшая в себе план бегства. Однако последний был совсем неразборчив и не содержал в себе ни имен заговорщиков, ни способов доступа к острову Святой Елены. Таким образом губернатор ограничился тем, что усилил надзор и увеличил оскорбительные предосторожности.
Положение сделалось настолько невыносимым, что одно время приближенные Наполеона опасались, как бы он не прибег к самоубийству. Когда врач стал ободрять его, как будто стараясь предотвратить мысль о добровольной смерти, император с твердостью ответил ему, что человек более выказывает истинное мужество, перенося несчастья и преодолевая бедствия, чем избавляясь от жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61