– Ты идешь, Джонатан? Или ты передумал?
Джонатан стряхнул с себя оцепенение и двинулся к выходу.
Четыре серых массивных дома сталинской постройки окружали знакомый двор; в каждом доме была арка для прохода и проезда. В центре была большая площадка со скамейками, кустами, деревьями, спортивной площадкой, обнесенной сеткой, детской площадкой с заснеженной песочницей и качелями – в общем, как любой другой двор, разве только побольше. Но для меня он был не любой. Для меня он был родной.
Я это почувствовала только сейчас, задохнувшись почти до слез при виде этого четырехугольного и вполне тривиального пространства. Родной, хотя я прожила здесь всего три года, и прожила счастливо… В слове «родной», пожалуй, нет ничего ни от ностальгии, ни от патриотизма – это, скорее, вопрос геометрии . Там, где вы просто проходите мимо, пространство плоское, одномерное, как в кино, там вы не ощущаете реальную перспективу всех его углублений и закоулков. В родном же пространстве совсем иная геометрия: оно, наоборот, объемно – сознание углубляет и продлевает пространство, оно простирается во все стороны от вас – к лавочке, на которой вы сидели, к качелям, на которых вы качались, к кустикам, за которыми вы прятались, дурачась. Оно становится многомерным, оно становится обжитым, оно становится вашим пространством.
И теперь, когда я знала, что это пространство, этот двор – больше не мой двор, мне было больно.
Так, наверное, смотрят в лицо человеку, который изменил: еще любимый, но уже не мой.
В квартиру Игоря – да, еще всего лишь месяц назад я сказала бы в «мою квартиру» или в «нашу квартиру», но за последний месяц многое, очень многое изменилось в моей жизни и, главное, в моем сознании… – так вот, в квартиру Игоря мы пробрались тайком, бочком, вдоль стеночек, чтобы никто не заметил из окон – благо двор был пуст: его всегдашних обитателей разогнал крепкий мороз, и только несколько резвых пацанов шумно взрезали коньками небольшую ледяную площадку в центре, охотясь за верткой шайбой.
Из предосторожности я поднялась на один лестничный пролет выше квартиры Игоря и ждала, пока Джонатан позвонит. На настойчивый звук колокольчика никто не откликнулся, чего и следовало ожидать: мы только что сделали проверочный прозвон из телефона-автомата. Я спустилась. У двери помедлила – отчего-то страшно было – и вставила ключ в замочную скважину. Мы снова прислушались: тихо. Я повернула ключ, и спустя мгновение мы были в квартире.
Такой знакомый запах этого жилища вызывал слезы, но они не успели появиться. Запах был знакомый, да; но… Но спертый. Но застоявшийся. Легко пахло табаком или, точнее, пепельницей – и это у Игоря, который курил не чаще раза в год и, терпя меня, курильщицу, без конца проветривал квартиру! Странно все это…
Мы прошли в комнату. И сразу перед моими глазами всплыла другая квартира: Шерил. У Игоря было все перевернуто точно так же, как у нее! И на столе возле компьютера стояла пепельница с двумя окурками, очень характерными для Игоря: сильно раздавленными и согнутыми почти пополам. Чтобы Игорь не выбросил содержимое пепельницы?
Ноги мои подкосились, и я опустилась на стул. Значит, прав был сэр Уильям – Игорь в опасности.
Если еще жив.
Вот теперь я действительно почувствовала страх и боль за Игоря. И – вину перед ним. За то, что плохо думала о нем, за то, что думала о другом мужчине, за то, что другого хотела, что другого полюбила… Это я – предательница, а не он! Самая настоящая, гнусная предательница.
В горле стоял ком. Джонатан, который потихоньку осматривал комнату, искоса глянул на меня, сходил на кухню, принес воды – все это молча, не задавая вопросов. Кажется, он понял, что со мной происходит… И тут поперек всех моих мыслей об Игоре проскочила другая, неуместная! Я вдруг поняла Джонатана. До меня вдруг дошло, что он лучше меня чувствовал все это время, что я еще принадлежу Игорю. И не торопил, не считал себя вправе меня торопить, не пытался занять место, еще не свободное…
И оттого, что я поймала себя на мыслях о Джонатане, мне стало еще горше, еще стыднее перед Игорем.
– Смотри, кто-то шарил в его дискетах.
Оторвавшись от своих жгучих размышлений, я глянула в направлении, указанном Джонатаном. На полу, посреди вывороченных из письменного стола ящиков и вываленных бумаг, валялась груда дискет.
– Искали какие-то документы. Видишь? Копались в его бумагах и компьютерных файлах. У тебя есть идеи?
Идеи, идеи… У меня? У меня голова пуста, как кокосовый орех. И внутри, как в том же орехе, на донышке плещется невразумительно-мутная субстанция… Какие там идеи! Хочется голову засунуть под подушку от раскаяния и стыда…
– Раз эти дискеты здесь брошены, значит, в них нет того, что здесь искали. Следовательно, либо они нашли, либо это искомое спрятано в самом компьютере, на твердом диске… А, Оля? Ты улавливаешь?
Я слабо кивнула.
– У вас какая операционная система?
– Windows 3.11…
– Посмотрим.
Джонатан включил компьютер. Разгоревшийся экран обнаружил незнакомое лого.
– Это Windows 95, – сообщил Джонатан. – Видимо, Игорь поставил в твое отсутствие.
Тут и я наконец включила мозги.
– Он и CD-ROM установил! Смотри, микрофон! Раньше всего этого не было…
Джонатан уже изучал содержимое компьютера.
– Смотри сюда внимательно. Я по-русски ничего не могу понять. Что-нибудь исчезло?
– Я особенно не знаю… Вот его рабочие файлы – он тут писал все для Василия Константиновича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138