.. То есть, не так было сказано, но смысл тот, и ощущение нереальности заново охватило меня. Документ, впрочем, выглядел вполне обыденно: бланк, печать, подпись - лейтенант милиции Еремин, на штампе не трудно разобрать адрес: Комсомольский проспект семь.
Выбрав тот просвет между домами, что пошире, я попал в точку - это и было начало Комсомольского проспекта, уходившего вдаль двумя рядами стандартных домов. А мне-то казалось, будто в Азии любой городишко маленький Багдад: минареты, базары, ослики, Ходжа Насреддин и Багдатский вор, арыки и чинары. Впрочем, вдоль домов тянулись канавы, а чинары, может, я и не распознал в неряшливых пыльных деревьях, склонившихся над мутной водой.
Искомое отделение милиции оказалось в десяти минутах ходьбы. На вопрос, как найти лейтенанта Еремина, дежурный буднично ответил: по коридору третья дверь налево.
Лейтенант милиции, молодой и красивый, как киноактер, играющий лейтенанта милиции, был мало того что свободен - он изнемогал от безделья. За соседним столом двое его коллег резались в нарды - похоже, с преступностью тут было покончено раз и навсегда. Между тем, через пару часов мне и лейтенанту Еремину предстояло убедиться в обратном...
Пока лейтенант пригласил меня в соседний пустующий кабинет - видимо, чтобы не мешать играющим, они как раз вошли в азарт и на меня внимания не обратили. Мы уселись за стол, друг против друга, и он уставился на меня с доброжелательным любопытством. Вместо объяснений я протянул ему его собственный ответ на запрос.
- А, Мареева, помню, - голубой его взгляд затуманился, - Вы ей кто будете - родственник? А подруга говорила, что нет у неё никого, детдомовка она была.
- Мареевой я не родственник, но мне необходимо точно знать, нет ли тут ошибки, точно ли она погибла?
- Ошибки нет, к сожалению. Я сам на том пожаре был. Эту девушку опознали. Вернее, труп.
- Как опознали? Кто?
- Сначала её подруга. Приметы сообщила - серьги там, колечко, крестик. Потом официальное опознание было - три женщины работали в лаборатории, все трое на месте остались. В том числе Мареева.
- Что за подруга?
- Ну, подруга Мареевой. Прибежала на пожар, сама чуть не сгорела, шальная... - Лейтенант явно расстроился, заморгал, но быстро собрался:
- А почему спрашиваете, тем более не родственник? Тем более, получили официальный ответ. Чего ж теперь-то искать?
Если бы я сам знал, чего ищу. Чертов Коньков - спит себе в гостинице, а я вот не знаю, как мне быть.
- Вот вы сказали - подруга, - произнес я, действуя как бы наощупь, просто чтобы не молчать, - Кто она?
- Маргарита Дизенхоф, - с неожиданной готовностью отозвался лейтенант, - Вы не удивляйтесь, у нас тут немцев много. Их сюда в войну пригнали с Украины. И ещё из разных мест. У этой Маргариты мать в детдоме работала кастеляншей. А дед в шахте. Он сейчас на пенсии, старый совсем.
- Где они живут, не знаете?
- Татарская тринадцать, - без запинки ответил Еремин, - только Греты нет, она как уехала в тот день, когда фабрика сгорела, так больше и не появлялась.
Мне бы спросить, откуда ему это известно, но другая мысль заслонила готовый сорваться вопрос:
- Как вы сказали - Грета? То есть, Маргарита...
- Ну да. Они ж немцы. Дома её Гретхен зовут. Как в опере "Фауст".
Гретхен! Вот какое слово выкрикнула нам вслед женщина в ГУМе, - слово, которое выпало из моей памяти: имя - не имя...
Нет, не обрести мне почвы под ногами в этом странном городке, несостоявшемся Багдаде. Все зыбко, все непредсказуемо. Может, неведомая Маргарита и есть моя жена? Что за дикая мысль! Не более, впрочем, дикая, чем вся эта история.
- А как она выглядит, эта Гретхен? Блондинка?
Столь простодушным вопросом я, кажется, напомнил лейтенанту Еремину о его профессиональном долге, пробудил в нем бдительность.
- Собственно, что вы пытаетесь узнать, гражданин... - он сделал паузу, рассчитывая услышать имя не в меру любопытного посетителя и, не услышав его, поднялся во весь свой прекрасный рост, выпрямился...
- До свиданья, спасибо, - пробормотал я поспешно и ушел.
...Татарскую улицу я нашел без труда: первый же прохожий объяснил, что надо вернуться к вокзалу, пересечь по мосту железнодорожные пути, а на той стороне снова спросить. Так я и поступил.
"Та" сторона оказалась гораздо привлекательней, чем "эта". Лабиринт обжитых, уютных улочек, заборы то глинобитные, то деревянные. За ними разнокалиберные домишки, собаки гавкают, когда проходишь мимо, белье сохнет на веревках - все это отдаленно напоминает дачный подмосковный поселок, только воздух не тот, другие запахи: пахнет зацветшей, гниловатой водой из арыка, какой-то экзотикой, растущей на грядках за заборами, и чем-то съедобным - видно, еду готовят прямо во дворах.
Дом номер тринадцать был отгорожен от улицы добротным, недавно покрашенным в зеленый цвет штакетником, который позволял разглядеть, что и дом, хоть невелик, но тоже крепок и покрашен: светло-коричневый, с зелеными веселыми ставнями, а перед домом цветник, и уж тут розы так розы, не то что беспризорницы возле гостиницы.
Старик, вышедший на мой стук, придерживал за ошейник большого желто-белого пса, который отнесся ко мне миролюбиво, только обнюхал деловито пропылившиеся ботинки. Комната, куда меня провели, никак не соответствовала всему, что мне до сих пор довелось увидеть в этом городе. Будто кто-то нарочно вздумал воспроизвести старорежимный, мещанский, провинциальный до комизма стиль: подушечки с вышитыми надписями, буквы неразборчивые, готические, что-нибудь поучительное наверняка, кружевные салфетки, цветущая герань на подоконнике. Стекла в буфете так и сверкают, а за ними сверкает выставленная напоказ посуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47