В этой самой квартире около двух лет назад и затеял он мое превращение в Зину. Переклеил аккуратно фотографию из одного паспорта в другой, и стала я тобой, Зинка. И замуж вышла, и сына родила - но, видишь, недалеко ушла, все вернулось на круги своя...
...Невыносимо было представлять себе, как входит Всеволод в свой дом, как читает проклятую записку. Я села за стол, пододвинула к себе перечень вещей, которые мы потребуем у клиента - того, которому сегодня звонили и письмо отправили. Списочек подробный, аккуратный, Барановский составил, а нам вот с Вилли действовать, выполнять последнюю волю отца... Каково ему там, за тюремной решеткой?
Я задумалась о предстоящей "операции" - без Барановского ещё страшнее звонить в незнакомую дверь. Вилли - иностранный гражданин, он выпутается, если что. Если, к примеру, за дверью нас встретит милиция... Мне стало жутко.
И тут что-то звякнуло в прихожей, явственно повернулся ключ в замочной скважине. Я метнулась туда, щелкнула выключателем.
- Дас бин их, Гретхен, - вошел Макс, что ему здесь надо? Забыл что-нибудь... Но он прошел в комнату, сел к столу и меня жестом пригласил сесть:
- Надо поговорить, Гретхен...
Вот как все получилось, Зинуля. А до этого мы с ним и словом не перекинулись, представляешь?
...Дни в Сухуми тянулись невыносимо. Когда в доме появлялась молодая, похожая на Вардо - такая же носатая женщина, я знала: нынче воскресенье. Незамужняя дочь, которая учительствует в недалеком селении, приехала навестить мать. После четвертого воскресенья, когда я, как обычно, позвонила с почты, муж сказал, что приехать не сможет.
- Что случилось? Отпуск не дали? Ведь обещали же... А как же мы с Павликом? Нам что делать?
Никаких подробностей, голос странный, пустой, без интонаций, чеканит слова:
- Можешь не спешить. Приезжай, когда захочешь. Только телеграмму дай о выезде. Деньги я уже выслал...
- Зачем мне деньги, я и этих не истратила, - но он уже положил трубку.
Кто - Вилли или Барановский? - гадала я, возвращаясь с почты, - Кто-то из них меня выдал, рассказал мужу. А если Коньков снова что-то разнюхал? Похоже, он. Скорее всего. Недаром я его боюсь - как он на порог, так меня в дрожь кидает. Двуличный, подкожный - старается обходительным казаться, а глазки так и косят. Однажды, когда мы с ним в кухне оказались одни, он открылся: тихо так, сквозь зубы процедил:
- Что, Гретхен, Фауст-то против тебя простоват вышел?
Я будто и не поняла: улыбнулась изо всех сил, с любовью к дорогому гостю, к семейному нашему другу. Сидит себе, балагурит, будто не замечает, как меня от его шуточек воротит. Всеволод же не устает повторять: если бы не он, Зинуша... Уверен, что и я по гроб благодарна проклятому сыщику... Вот ведь умный человек Всеволод Павлович, а чего-то важного в жизни не понимает. Мы с Коньковым рядом с ним - и впрямь пара заговорщиков.
Не сомневаясь, что дома что-то произошло, что-то наружу выплыло из того, что мне хотелось скрыть, не стала я дожидаться у моря погоды: в тот же вечер купила обратный билет. Вардо ахнула, прижала к себе Павлика, будто не собираясь его отдавать. Малыш тоже разлуку предстоящую не одобрил ночью затемпературил. Но до отъезда оставалось ещё целых два дня, Вардо захлопотала над ним со своими снадобьями, подняла на ноги...
- Приедем на следующий год обязательно, тетя Вардо, я обещаю...
Господи, знать бы, где я буду через неделю, что там муж узнал и как намерен поступить...
Поезд в Москву отправлялся вечером, в день отъезда я с утра пошла на пляж. на моем обычном месте расположились десятка два рослых парней команда заезжих баскетболистов, я встречала их в городе. Неестественно длинные, надменные как верблюды, они своими размерами как-то изменили масштабы окружающих предметов, сместили их - и само море уже не казалось таким безнадежно огромным, а пляж стал уютнее и меньше и неожиданно показался мне привлекательным и желанным местом, которое долго ещё будет помниться.
ГЛАВА 6. ДЕСЯТЬ ПОГИБЕЛЬНЫХ ДНЕЙ
С Курского вокзала добирались домой на такси, Всеволод рядом с водителем, мы с Павликом сзади, можно и не разговаривать, тем более, что вот-вот окажемся дома и уж тут разговора не избежать, а что он окажется неприятным, сомневаться не приходилось, достаточно взглянуть на хмурое лицо мужа.
Он вошел первым, включил свет в передней - и вот оно! На столике под зеркалом поблескивает горстка перстней, весь десяток тут, золото старинное красноватое, бриллиантов, правда, нет, но рубинов несколько, и топазы есть, и один сапфир, насколько я помню. Я и не примерила ни одного, забыла напрочь это свое имущество на черный день, как сказал Руди. А потом сам же и припрятал здесь, замуровал в раму портрета, принадлежавшего этой квартире так же органично, как стены, двери и окна:
- Гретхен, а куда ты спрятала те кольца, помнишь? Нет, старая сумка не годится, мало ли что. Погоди-ка...
Забежавший днем, как он изредка это делал, Руди обвел взглядом темные обои, тяжелые шторы, зеркало в простенке. Поднялся, осторожно снял портрет - он такой высокий, Руди, ему и стул не понадобился. Легонько постучал по раме... Как же я могла об этом забыть? Вот уж поистине черный день.
- Рассказать, откуда взялись кольца, да?
- И монеты. И ещё обо всем, о чем ты забыла мне рассказать в прошлый раз, - тон как у прокурора, и выставку устроил прямо в прихожей, чтобы сходу начать следствие. Эффект внезапности - что ж, мне ли обижаться: его можно понять...
- Это ведь не единственный твой секрет, правда, Зина? Или Грета - как тебе больше нравится?
- Винегрета, - вспомнилась шуточка Конькова, - Да называй, как хочешь. Но лучше бы отложить разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47