— Пожалуйста, когда будете представлять меня своим друзьям в Грингейбле, называйте меня мисс Элизабет. Я буду чувствовать себя совсем взрослой.
— Хорошо, — без тени улыбки пообещала Энн, вспомнив рыженькую девочку, когда-то просившую, чтобы ее звали Корделия.
Поездка от станции до Эвонли привела Элизабет почти в такой же экстаз, который испытала Энн в тот памятный вечер, сидя в коляске рядом с Мэтью. Их окружал прекрасный мир: по обе стороны дороги лежали волнующиеся под ветерком нивы, и почти за каждым поворотом их ожидало новое чудо. Элизабет была на верху блаженства: она едет со своей любимой мисс Ширли, она на целых две недели освободилась от Марты, на ней новое розовое платье и очаровательные новые туфельки. Можно подумать, что уже наступило Завтра… за которым последуют еще четырнадцать прекрасных Завтра. Глаза девочки сияли.
В Грингейбле Элизабет провела две волшебно-прекрасные недели. Стоило только выйти за порог, как ее взору открывалось какое-нибудь чудо. Она понимала, что еще не попала в свое сказочное Завтра, но чувствовала, что оно близко.
Ей казалось, что она давно знакома с Грингейблом всегда жила в этих комнатах и всегда любила их. Даже Мариллин драгоценный чайный сервиз с розочками показался Элизабет старым другом. Сама трава в Эвонли выглядела ярче, чем где-нибудь еще, а люди, живущие в Грингейбле, были такими, каких она надеялась встретить в своем Завтра. Она всех их полюбила, а они полюбили ее. Дэви и Дора просто обожали Элизабет и немилосердно ее баловали; Марилла и миссис Линд не могли ею нахвалиться: она всегда такая чистенькая, у нее прекрасные манеры, она вежлива со старшими. Может, Энн и не одобряет методы воспитания миссис Кемпбелл, но нельзя отрицать, что она сделала из своей внучки маленькую леди.
— Ой, мне совсем не хочется спать, мисс Ширли, — прошептала Элизабет, когда после чудного радостного вечера они с Энн улеглись в маленькой комнате. — Мне жалко проспать хотя бы минуту из этих замечательных двух недель. В Грингейбле я могла бы совсем обходиться без сна!
Было так уютно лежать в постели и слушать, как вдалеке рокочет море. Элизабет полюбила этот рокот и свист ветра в карнизах крыши. Раньше она всегда со страхом ждала приближения ночи — мало ли какое чудище может выскочить из темноты! Но теперь, впервые в жизни, ночь стала ей другом.
Завтра они пойдут с мисс Ширли на берег залива — Энн ей обещала — и искупаются в пенистых волнах, которые она видела с холма, подъезжая к Эвонли. Элизабет представила, как они одна за другой набегают на берег. Вон надвигается высокая зеленая волна… волна сна… вот она перекатилась через нее… и Элизабет с блаженным вздохом погрузилась в сон.
И все-таки она каждую ночь засыпала гораздо позже Энн и думала, думала… Почему жизнь в доме бабушки не может быть такой же, как в Грингейбле? Там ей никогда не разрешали производить даже малейший шум. Там все тихо ступают… тихо разговаривают… даже, кажется, тихо думают. А Элизабет порой хочется назло им долго и громко кричать.
— Ты можешь тут кричать и смеяться сколько тебе угодно, — сказала ей Энн, когда они приехали в Грингейбл.
Но странное дело, здесь Элизабет кричать совсем не хотелось. Ей больше нравилось тихонько ходить по этому волшебному дому и саду. Но смеяться в Грингейбле она научилась. И вернулась в Саммерсайд со счастливыми воспоминаниями, оставив по себе хорошую память. Несколько месяцев после ее отъезда Марилла, миссис Линд и Дэви с Дорой при любом удобном случае добрым словом поминали крошку Элизабет. Они упорно называли ее крошкой, хотя Энн с самым серьезным видом представила ее как мисс Элизабет. Она была такая маленькая, такая золотистая, так похожа на эльфа, что иначе называть ее они просто не могли. Они вспоминали, как она танцевала в сумерках среди нарциссов… как читала сказки, удобно устроившись в развилке ветвей большой яблони, которую Марилла называла Герцогиней… как она чуть не утонула в поле лютиков, и ее головка казалась тоже лютиком, только побольше… как гонялась за серебристыми ночными бабочками или пыталась сосчитать светлячков на лесной дорожке… как она слушала жужжанье шмелей в каллах… как Дора кормила ее в кладовке клубникой со сливками и как они вместе ели во Дворе красную смородину. «Правда, смородинки ужасно красивые, Дора? — спросила она. — Кажется, что ешь жемчужины». Они вспоминали, как Элизабет тихонько напевала про себя в тени елок… как она долго завороженно смотрела на огромную луну и сказала наконец: «Мне кажется, что у луны озабоченное лицо, миссис Линд»… как она горько плакала, потому что герой приключенческой повести, которую читал Дэви, в последнем номере журнала оказался в отчаянном положении-«О мисс Ширли, мне кажется, что ему не удастся спастись!» Они вспоминали, как Элизабет заснула после обеда на диване в кухне, обнимая Дориных котят… как она хохотала, глядя на подгоняемых ветром солидных старых кур с задранными хвостами — неужели Элизабет могла так хохотать? Она помогала Энн печь глазированные пирожные, а миссис Линд — подбирать лоскутки для нового стеганого одеяла, Доре — натирать до блеска медные подсвечники, а Марилле — вырезать наперстком крошечные кружочки теста для печенья. Жители Грингейбла вспоминали девочку буквально на каждом шагу.
Уезжая обратно в Саммерсайд, Элизабет подумала, что таких счастливых дней у нее в жизни, наверное, больше не будет. Дорога до станции была такой же красивой, как и две недели назад, но девочка этого не видела:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72