.. за всех. Ему... передай... мое слово. И – главное... Кесаревну маленькую... это правда я спрятал. Хоть и говорил лжу. Погубил бы ее Астерий... Под Башней Ира... клемона... в Велесовой кузне... Моя Еванфия... с нею... в обиду не даст... Путь тебе ключарь Вит скажет... Кесаревна Белому Льву с рождения посвящена... он ее послушает, не Астерия... Сходи за девочкой... сейчас. Не медли. Сундук за зеркалом... открой. Там карты... ключи... Ни дня не медли, ни часа. Астерий уже... снова... ищет ее. А зеркало мое разбей. Разбей...
– Учитель, – сказал Алексей только для того, чтобы хоть что-то сказать. Услышанное не поддавалось разумению. – Учитель, что же будет теперь?
– Много бед... придет. Терпеть будем... беды. Терпеть. Ты вот что... слав... Ты ее сбереги. Никому не выдавай... даже кесарю самому... Слаб отец наш кесарь... духом слаб. А Виссарион умен... чересчур... боюсь я... переумничает он. Некстати я... попался... ну, знал Астерий, что делал...
– Учитель... – И Алексей вдруг заплакал – едва ли не впервые в своей памятью охваченной жизни.
– Прогневили мы Создателя, – сказал Домнин отчетливо. – Отцы наши и деды. Волком на друга смотрели. Вот мы и платим. Их долги. И платить будем еще. А все одно, отважник. Держаться надо. Мала Мелиора наша, а дорога, нет дороже... Что ж делать? Держаться надо. Пока живы. И когда мертвы. Ты надо мной не плачь. Слав. Не так уж далеко ухожу. Рядом буду. Зови.
– Да, – сказал Алексей. – Позову. За спиной опять возникли шаги.
– Ты, Апостол? – не оглядываясь, спросил Алексей.
– Я, старший, – голос Апостола был подавленный. – Там... это... все готово. Раздробили мы их...
– Зеркало не тронули?
– Не-а. Страшно...
– Правильно. Пойду я разобью. Железан где?
– Да... там... сморило его. Блюет.
– Я сейчас вернусь, учитель...
– Не застанешь. Ухожу. Прощай. За мной не спеши. Карты смотри внимательно. Они правду говорят. Но не подсказывают никогда. О-о... – Голос Домнина внезапно изменился, будто увидел чародей изумительное и восхитился увиденным...
Возвращались в сумерках, потом впотьмах. Кормщик правил на звезду. Алексей мощно греб, стараясь забыться в мышечной работе. Не спасало. Лицо Домнина освободили, и он закрытыми глазами смотрел в темное небо. Алексей искоса поглядывал на него, боясь спросить: что же ты видишь там, учитель? А Домнин явно видел что-то. Лицо его, отразившее тогда восторг и упоение освободительной смертью, вновь стало ясным, суровым и твердым... Позади разговаривали.
– Из дому прислали сказать: в лесах плакач завелся. Уже двух детишек утащил да девку. Парни совета просят.
– Что совет... Тут бы на побывку съездить да пройтись по тем лесам. Только вот – какая побывка...
– Это верно. Потому и говорю: совет послать.
– Надо будет с Абрамием Дедухом поговорить, он про лесную нечисть все знает. Вырос в заповедных лесах.
– Плакач – хитрая тварь.
– Уж хитрая...
– Не подходили раньше так близко к селам.
– Страх потеряли. Поживу чуют.
– Э-эх...
И этим все сказано, подумал Алексей. Чувствуешь свою никчемность – жизнь положена на то, чтобы научиться отражать врага, а когда приходит срок, оказывается, что умение твое неправильно, или врагов так много, или ты так слаб... и те, кто кормил, поил и снаряжал тебя, кто вправе был на твою защиту надеяться, – голы и открыты перед погибелью... а ты все еще жив и все еще пытаешься что-то из себя представить, изобразить – красивое и благородное...
И еще он подумал, что мир рушится беззвучно и без предупреждений: еще неделю назад, когда в трактире «Пурпурная ящерица» он получил из рук маленького степняка с грустными глазами шелковый платок и шепотом дважды повторил за ним тягучие, с назойливым ритмом слова тайного послания, ничто не говорило о таком скором конце затянувшегося на шесть лет перемирия. Как, впрочем, и шесть лет назад ничто не говорило о внезапной остановке наступления Степи на Конкордию на просторах материка и прекращении нескончаемой войны семейств на островах Мелиоры... Никто не заключал договоров, не давал клятв и не пил мировых кубков – просто с какого-то необъявленного момента воины перестали убивать... И вот этому тоже пришел конец. Начиналось что-то иное, неясное и страшное.
На пристани, услышав издали скрип уключин, заржали кони. Тут же выше поднялось пламя сигнальных костров. Маяк Мариан после таинственных исчезновений пятерых его смотрителей так и не смогли вернуть к службе, а на строительство нового маяка не было ни казны, ни воли.
Тело Домнина с должным почтением уложили в те конные носилки, которые должны были нести его живого; Алексей тронул коленями бока Дия, гнедого жеребца, подаренного кесарем взамен павшей Силени; Дий хорошо слушался всадника, но Алексея несколько смутила та легкость, с которой он принял нового хозяина; освещая себе путь масляными фонарями, отряд двинулся ко двору.
Падал мелкий снег. Ветер изредка касался верхушек деревьев, но вниз не спускался. Луна медленно показывалась в разрывах туч, потом так же медленно скрывалась. Невидимые иглы плавали в воздухе, впивались в лоб и щеки.
Мерно дышали кони.
Похоже было на то, что Алексей задремал в седле и продолжал видеть во сне тихую дорогу, тени от фонарей да заснеженный лес...
Потому что когда раздался пронзительный крик, вырвавший его из покоя пути, оказалось, что он только что передал поводья Дия отроку, а сам, покачиваясь, направляется к носилкам, у которых в нерешительности стояли с фонарями челядинцы и стражники.
...Крик несся из выбитого окна палат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20