ничего этого не было в новой семье.
Утром Ульяна Андреевна и Алексей Павлович – родители Метелкина – медленно и нехотя, словно полусонные осенние мухи, вылезали из постели и начинали столь же неторопливо собираться на работу (служили они оба на кондитерской фабрике). Ульяна, накинув рваный замызганный халат, шаркая тапками, отправлялась на кухню пить холодный чай (она была настолько ленива, что ей в тягость было даже поставить чайник на плиту) с ворованным зефиром. Алексей, сидя на кровати, долго не мог разлепить веки, промаргивался, ковырял толстым мизинцем сначала в одном ухе, затем неспешно переходил ко второму, после чего, крякнув раз пять, нехотя поднимался и шел в ванную. Оттуда он выходил с блестящими глазами, весьма довольный наступившим утром и собой, и присоединялся к незатейливому Ульяниному завтраку.
– Тьфу! Опять в ванной был! – без злобы, раздражения, просто констатируя факт, говорила она.
Алексей Павлович, казалось, совсем не слыша ее замечания, принимался монотонно рассуждать на свою любимую тему – о смысле жизни.
– Вот все говорят, – затягивал он, – что человек живет и не знает, зачем он живет. И все мучаются, бьются над этой, так скыть, проблемой...
Ульяна Андреевна смотрела на него в такие моменты, как на дурака, часто моргая, собрав губы в малюсенькую точку, которая будто бы завершала ее мысль об идиотизме своей второй половины.
– А я вот знаю, в чем смысл жизни! – хвастался он. – Потому что нет никакого смысла! Это сам человек выдумал о каком-то смысле! – хитро стреляя глазками по грязным, засаленным стенам кухни, говорил он. – Человек ведь существо глупое – ему надоть все время мучиться. Вот он и мучается, гадая, в чем смысл жизни? А нетути никакого смысла. Ногами в состоянии перебирать – вот он и весь ваш загадочный смысл!
– Зачем по утрам в ванную-то ходишь? Дурень! – безэмоционально вопрошала Ульяна Андреевна.
– Уже, того-этого, глаза продрали? – спрашивал Парамон Андреевич. Каждый день именно в этот самый момент, после вопроса младшей сестры о том, зачем ее супруг ходит в ванную по утрам, дядя Моня появлялся на кухне с портновскими ножницами в руках, держа их как свечку в церкви. Это был тщедушный мужчина маленького роста (приходился сестре по плечо) шестидесяти семи лет. Он вечно ходил по дому в косынке, завязанной концами назад, в длинной холщовой рубашке по колено, смахивающей на ночную сорочку, из-под которой виднелись поносно-коричневые отвисшие «коленки» вконец изношенных тренировочных штанов. Если же в семье был какой-то праздник или ждали гостей, Парамон Андреевич освежал свой неказистый наряд яркой алой лентой, неизменно перекинутой от левого плеча к правому бедру вокруг неразвитой, ссохшейся какой-то грудной клетки. – Я тоже чайку, этого-того, похлебаю, – докладывал он и пристраивался на ящике с картошкой. – Сегодня осталось три простыни отстрочить и, того-этого... – делился он, разгрызая рафинад единственным передним зубом. Удивительно, но в любой день, какой ни возьми, Парамону Андреевичу оставалось отстрочить всего три простыни и «того-этого».
Жизнь метелкинской семьи напоминала Авроре званое сумасшедшее чаепитие у Сумасбродного Шляпника из сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес».
Побродив по квартире, супруги наконец уходили на работу, а дядя Моня садился за швейную машинку у окна и строчил, строчил, строчил... Казалось, он был рожден лишь для того, чтобы сделать в своей жизни один нескончаемый шов и обмотать им несколько раз земной шар – в этом он видел тайный смысл своего существования.
Когда наша героиня училась на втором курсе швейного училища, она не так остро переносила этот монотонный, давящий, буквально губительный образ жизни нового семейства. Хотя после бурных проводов мужа в армию она сразу ощутила дикую пустоту как в квартире Метелкиных-Пеньковых (Пеньков – фамилия Парамона Андреевича и девичья Ульянина), так и в своей душе. Однако учеба и общение с единственной верной подругой и сокурсницей Тамарой Кравкиной – чрезвычайно упрямой девицей с телячьим взором рыбьих глаз, которая и на втором курсе, сохраняя поистине болезненную верность Авроре, встречала ее каждое утро на остановке и буквально ловила у троллейбуса, для чего выезжала из подмосковного города Видное на полчаса раньше, – развлекали и отвлекали нашу героиню от повседневных серых будней. Более того, Кравкина настолько вошла в интересное положение подруги, что, казалось, сама забеременела. Тамара бегала в ближайший от училища магазин за глазированными сырками, «холодком», а иногда и томатным соком в стеклянных литровых банках для Авроры. Очень скоро Аврора не мыслила себе жизни без преданной и отзывчивой Кравкиной и так приросла к подруге сердцем и душой, что проводила с ней все свободное время.
Тут ваша покорнейшая слуга вынуждена переключиться на близких Авроре Владимировне людей, отступить, так сказать, от наиважнейшей, основополагающей, центральной линии сентиментальной прозы – а именно темы любви главных героев – по той простой причине, что один из них служил в армии, другая – вынашивала в своем чреве его ребенка. О какой всепоглощающей страсти тут может идти речь?! Отношения между возлюбленными развивались исключительно в письмах друг к другу, которые были довольно однообразны и скучны: «Я тебя люблю! Я скучаю! Жду! Ночами не сплю!» и т. д. и т. п. А родственники героини нам пригодятся! О! Как они нам еще пригодятся! Поверьте, было бы неразумным со стороны автора терять их из виду!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12