- Господи! - прошептал боярин. - Да что же это такое?
Придя в себя, крикнул слуг, велел принести вина зеленчатого и заперся в одной из башенок своего дома.
Это было самое любимое место, где он уединялся со своими "неистовыми" мыслями о царе...
На обитых казанскими коврами стенах красовалось дорогое оружие прародителей: мечи, сабли с насечкою, шестоперы*, усыпанные самоцветами, оперенные стрелы в саадаках, золоченые щиты, рогатины, шлемы, кольчуги...
_______________
* Ш е с т о п е р - оружие вроде булавы либо кистеня. На
утолщенной части - шесть перьев (железные выпуклые пластины).
- Ишь, побойчал, волчонок!.. Охрабрился не по совести!.. Узды нет!.. Все перевернул по-своему! - бессвязно бормотал боярин, опрокидывая чарку за чаркой. - Обожди! Оборвут тебе твой жемчужный хвост!
Мысли дикие, жуткие. Захотелось обратиться в черного ворона и улететь. Куда? На всей Московской земле - волоститель Иван. Улететь бы в Польшу, в Литву, в Свейскую землю. Туда, куда ушли многие именитые новгородцы...
В прежние времена был закон свободного отъезда в чужую страну, коли не поладил с великим князем, ныне и этого нельзя. Изменниками объявил царь всех "отъехавших"... А прежде то и за грех не считалось, мирно расходились. Разрешалось!
Да и на кого оставить Агриппину, землю, все богатство?
Дело сделано. Старуха убита без суда, а исчезнувшие из вотчины бобыли, как говорят, побежали в Нижний Новгород, да через него - в Москву. Буде так, - от царя правда не укроется.
Колычевых род добрый, богатый, древнейший, соплеменный роду Шереметевых. Прародитель Колычева - воин доблестный и славу великую воинскими подвигами стяжал. Ныне в Москве, в своем доме, живет родной брат Никиты - Иван Борисыч. Вельможа знатный и царской милостью в изобилии украшенный. Есть и ныне доброхоты. Не послать ли к ним гонца с грамотой? Не попросить ли в грамоте Ивана Борисыча перенять мужиков?
Ой, нет! Прискорбнее не стало бы! Может, беглецы ушли на Украину, на рубежи, а не в Москву. Тогда сам на себя беду накликаешь.
Внизу, в светлице, Сеня-домрачей пел Агриппине любимую ее песню о том, как красавица-княгиня полюбила своего холопа и как Гамаюн-птица спасла от княжеского гнева и лютой казни того возлюбленного и снесла его в золотые чертоги, и как божественная Лада* сжалилась над тоскующей княгиней и соединила красавицу княгиню с бывшим ее холопом, ставшим царем тридевятого царства, тридесятого государства. Никто с тех пор не мог мешать княгине любить парня, ибо он уже перестал быть холопом, сравнялся с царями и в царстве своем издал приказ в любви не разбирать званий - все одинаковы; и никто в том царстве не боялся никого, никто никому не завидовал, а жили все заодно.
_______________
* Л а д а - покровительница любви, брака.
На той свадьбе и я был
И мед пил,
По усам текло,
А в рот не попало,
с улыбкою закончил свою песню хитрущий Сеня-домрачей.
- А уж и пригож был тот парень-холоп... В очах его камень-маргерит... Из уст его огонь-пламень горит.
Струны умолкли. Сеня внимательно взглянул на Агриппину. По ее щекам текли слезы. Глаза ее были обращены к иконе. Она тихо шептала что-то. Вдруг обернулась к нему и спросила:
- Далече ли Москва? Поведай! Развей хворь-кручину, тоску мою!
- На коне - буде суток четверо, в лаптях - десять отшлепаешь... Да и кто такой? Дворянин, либо иной вольный, либо чернец - ходьба ровная, без оглядки - ходчее будет. Беглый али бродяга, не помнящий родства, дойдет ли, нет и в кое время - господь ведает.
Агриппина задумалась.
- Ну, ну, спой еще песню. Не уходи! - попросила она.
Зачесал свои длинные волосы на затылок, опять взялся за гусли курносый Сеня, вытянув шею, запел, часто моргая, под унылое бренчанье жильных струн:
Спится мне, младешенькой, дремлется,
Клонит мою головушку на подушечку;
Хозяин-батюшка по сеничкам похаживает,
Сердитый по новым погуливает...
- Будя! - вспыхнула Агриппина. - Иди! С богом!
Она открыла потаенную дверку в стене и вытолкнула его вон. Домрачей был маленького роста, весь пестрый, юркий. Он живо выскользнул на улицу, торопливо пошел к воротам усадьбы. Сверху загремел пьяный голос боярина:
- Сенька! Скоморошь! Подь сюда, лукавый пес!
Домрачей опрометью пустился бежать на зов хозяина.
- Кто я? - поднявшись с места, спросил Колычев опешившего Сеньку.
- Осударь ты наш батюшка! - бухнулся он боярину в ноги.
- Врешь! Холоп я. Питуха я бесовский! Говори "да", сукин сын! Говори!
Сенька лежал на полу, уткнувшись в ноги Колычева, с удивлением следя одним глазом за боярином.
- Ну, говори! - грозно крикнул Колычев, занеся кулак над ним.
- Да!.. - тихо и страшась своего голоса произнес домрачей.
- Вон! Вор ты! Все вы воры! - исступленно завопил боярин. - Вон, ехидна! Вон! В цепь! В колодки!
Сенька ползком скрылся за дверью.
Агриппина слышала, как испуганный Сенька шлепает босыми ногами, убегая по лестнице. Она легла в постель.
Какое несчастье, что бог не благословил ее ребенком! Нередко по ночам ей грезится, будто рядом с ней лежит маленькое улыбающееся дитя; она его целует, ласкает. После такого сна еще хуже становилось на душе. Никита Борисыч постоянно упрекает ее: "Соромишься ты, соромишься!" Вину сваливает на нее. Но виновата ли она? Никита Борисыч говорит: "Не от человека-де зависит, зачать или не зачать", а сам бранит ее, что-де ее наказал бог "неплодством", не его, а ее.
- Чего для оженился я? - сердито ворчал он.
Житья не было от Никиты Борисыча; укорам, оскорблениям не предвиделось и конца.
Но... теперь? Если и теперь... Ведь и впрямь провинилась она перед боярином. Было! Было! Ох! Ох! Было!
Ветлужские леса. Густые заросли ельника и можжевельник;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24