Его держали за руки двое дюжих стражников. Незнакомец бормотал что-то на не понятном никому языке. Бороды нет - одни усищи. За ним, громко смеясь, вошли со двора дворянин Кусков, ближний друг Грязного, постоянно сопутствовавший ему в ночных объездах Москвы, и еще двое дворян.
- Вот гляди, какого я зверя взял, - продолжал Грязной, обращаясь к жене. - Пропустили мы его через засеку, да и облаву учинили. Мой жеребец не такой бегун, как эта образина... Выпустите его. Не держите... Спас я его. Ладно, ко мне попал, а не к боярину Челяднину, а то бы сидеть ему в темнице.
Освободившись от своих провожатых, чужеземец размял руки, вытянулся, окинул ястребиным взглядом окружающих, снял шапку и холодно, пренебрежительно поклонился жене Грязного. Он еще не отдышался после бега.
- Ишь ты, как дышит, ровно лошадь, - усмехнулся Грязной. - А человек, видать, забавный... Надобно узнать, кто он. Эй, Павел! Сбегай, позови толмача Алехина.
Самый молодой из спутников Грязного, одетый в стрелецкий кафтан, юноша с едва пробивавшимися усиками, быстро исчез за дверью.
Василий Грязной и его друзья помолились на иконы, расселись на скамьях вдоль стены.
- Будто и не враг, не соглядатай, а харя разбойничья... По всему видать - бусурман...
- Королю нетрудно и бусурмана подослать... бусурмана купить дешевле онучи... Торгуют они собой, будто распутные девки. Где богаче заплатят, туда и идут! - брезгливо проговорил Кусков, зло оглядев с головы до ног незнакомца. - Нанимаются.
- А прозвище тех людей - кнехты, по-нашему же...
Грязной произнес неудоборекомое слово.
- А вдруг, жена моя, государыня Феоктиста Ивановна, полонили мы и впрямь королевского языка?! Нам это на руку.
Феоктиста Ивановна недовольно покачала головой и вздохнула:
- Не след бы тебе, батюшка, сударь мой Василий Григорьевич, сию гадину в дом к нам приводить... Поганые они, немцы-то!.. Грешно их в избу пущать...
Громкий хохот Грязного и его товарищей был ей ответом.
- Не соромь царского слугу, глупая! Уж лучше молчи... Грешно было бы упустить сего бусурмана. Служат они нашему врагу - королю Жигимонду. Забыла ты, как за немцев лифляндских заступился он да на города наши нападал? Немалый убыток понесли мы от сего бесчестия. Приму. Приму сполна! Царским слугам, что служат правдою царю, все одно, не пировать в раю. И монахи то предсказывают, и заволжские старцы... Одни, по их словам, бояре в рай попадут. А докудова што будет - ставь вино... Немчина напоить надо, будь с ним ласкова; и ты, Кусков, глазищами не пиявь его... Пускай простаками нас считает. Царь-батюшка любит, когда иной раз иноземец так думает. Так им весело, а нам прибыльно.
Грязновские друзья оживились, стали приветливее с заморским гостем.
- Соблюдем, Феоктиста, обычай!.. Поклонимся гостям по старине. Починай с немчина...
Феоктиста Ивановна побледнела, в ужасе перекрестилась:
- Уволь, батюшка, господин мой. Боюсь! Да и срам.
- Н-но, - грозно покосился на нее Василий, сдвинув брови. - Для виду, невзаправду.
Супруги стали среди горницы.
- Бьем челом, дорогие гости! - отвесив общий поклон, нараспев сказал Грязной. - Не взыщите, коль скудным покажется вам угощенье наше. Ну-те, облобызайте супругу мою, как то нам из роду в род заповедано, коли гостей принимаем.
Гуськом стали подходить все к Феоктисте Ивановне, отвешивая ей низкий поклон, а затем, обтерев рукавом усы и бороду, прикладывались к ее губам. Отходя, тоже кланялись.
Феоктиста Ивановна знала, что ее супруг во хмелю любит озорничать, любит посмеяться над ней, и все же она никак не ожидала, чтоб он позволил ее какому-то нехристю, бродяге, ведь грешно!
Грязной насильно подтолкнул к ней растерявшегося от неожиданности чужеземца, крикнув настойчиво: "Целуй, целуй! Не обижай нас!"
С отвращением Феоктиста Ивановна приняла поцелуй иноземца. После того вышла за дверь, плюнула, прополоскала и перекрестила рот: "Чур, чур, меня!" Всплакнула.
Грязной усадил за стол чужеземца: "Бес с ним! Пускай сидит". Феоктиста Ивановна вновь вышла к столу - блещущая здоровьем московская красавица; разрумянилась от волнения и от досады на мужа. Стройная, полногрудая. Чужеземец украдкой покосился в ее сторону. Вздохнул.
- Ну, ты, матушка! - крикнул Грязной. - Потчуй гостей. Развеселись! Гостьбу блюсти - не коров пасти.
Хозяйка скрылась в дверях и тотчас же вернулась в горницу, сопровождаемая сенными девушками, которые, потупив взоры, несли на серебряных подносах вино, хлебы, рыбу, жареное мясо, грибы соленые, капусту квашеную.
Дворянин Кусков, первым получивший чарку, согласно обычаю, передал ее Грязному, тот передал жене. Она, пригубив, отдала чарку мужу. Тот залпом выпил вино.
Начался пир горой.
Уже когда свечи стали отекать, а гости хмелеть, явился толмач Михаил Алёхин, дьяк Посольского приказа, длинноволосый, черный, с мясистым красным носом человек.
- Мишка! Михаил! Будь гостем! Приобщись! - крикнул Грязной, протянув ему чарку. - Испей винца зеленчатого.
Дьяк наскоро перекрестился, отвесил порывистые поклоны хозяину и гостям и, очень легко, ловким взмахом руки, опрокинув в рот чарку, обтер усы, повертел в руках чарку, вежливо улыбнулся.
- Што? Мало? - расхохотался Грязной. - Хлебни, когда так, еще!
Дьяк деловито, с угрюмым добродушием, принял от хозяина новую чарку и с тем же широким, мягким разворотом руки выпил и это вино. Опять вежливо улыбнулся и опять стал игриво вертеть в руке чарку.
- Ну, буде! - произнес Грязной. - Устреми свой взор сюды, на эту образину. Кто она, откуда, чья? Не королевский ли соглядатай? Да спроси этого сукина сына, как его звать. Распознай, разведай.
Грязной властно ткнул пальцем в сторону чужеземца, усердно жевавшего мясо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25