Задумчиво всматриваясь в круги, он сказал, усмехнувшись:
- Вот и нет его!.. Так и царь ваш, а тогда что?!
Он закрыл глаза и долго стоял неподвижно, не трогаясь с места.
- То-то Курбский и иные изменники радуются там, в Польше, нашему горю! - тихо, про себя, промолвил он и вдруг громко сказал:
- Рано радоваться!.. Русь сильна!.. Русь святая!.. Не задавить ее! А царь одному богу ответ будет держать!
Опустив голову, он постоял некоторое время в раздумьи.
- Ну, вернемся во дворец. Холодно мне, дрожу.
Через Тайницкие глухие ворота царь со своей свитой проследовал в Кремль.
Борис Федорович Годунов, находившийся среди вельмож, сопровождавших царя, держался в стороне. Ему всегда было не по себе, когда ближние к царю бояре рассыпались в льстивых словах угодничества. Тогда он молчал. Ему хотелось вести беседу с царем по-деловому.
Он твердо усвоил себе, что основа царской власти - мелкий служилый люд, дворяне, дети боярские, дворовые и городовые, сидевшие в обезлюдевших поместьях и вотчинах. Они не в силах более выносить на себе тяготы военного времени. Ведь на них свалилась вся тяжесть Ливонской войны и охрана рубежей от Польши, Литвы и татар. Военная повинность не давала им и короткого отдыха. Военные неудачи, в самом деле, потрясли государство до основания. Мечта о Варяжском море завела самого царя и царство его в тупик.
Как выйти из этого тупика? Вот о чем надо говорить с царем его ближним людям.
Иван Васильевич заметил молчаливость Годунова.
- Ну, что же ты, Борис, все помалкиваешь? Аль и ты приуныл, аль и ты в досаде на своего государя?
Годунов вздрогнул, очнулся от своего раздумья.
- Унывать да плакаться, государь, - только бога гневить. Не таков я. Как ни тяжело нам, - сил у нас много. Птице даны крылья, человеку - разум. Бог милостив - сумеем послужить государю и родине с честью!
Годунов искоса бросил недружелюбный взгляд на любимцев царя: Богдана Бельского и Никиту Романова. Не доверял им Борис, опасался их соперничества у трона.
- Дело молвил, - сказал с добродушной улыбкой царь. - Мы еще с тобой на Студеном море попируем, да иноземным гостям таких дворов понастроим там, каких ни у одного короля они не найдут. Созови-ка ты мне поморцев-мореходов. Обсудим с ними сообща: как нам по ледовым водам ходить... Любо слушать их. Да и крепость им надо там иметь, чтобы она страшилищем для недругов была... Пушек сгоним туда поболе к монастырю святого Архангела. Андрейку Чохова с товарищами туда пошлю. Пускай оснастят крепость на том море. Заставы крепкие надобно там понаставить. Береженого бог бережет.
В полночь царь Иван разбудил постельничего Михаила Поливанова и сказал ему, чтобы привели во дворец того человека, с которым повстречался он на берегу Москвы-реки под кремлевской стеной.
Не спалось царю: мучило сомненье - не угасла ли в народе покорность после неудач, которые постигли московское войско на полях сражений. И вообще, что думает теперь черный люд о своем государе? Пристава и послухи уверяют, что в народе - прежняя любовь к царю. Но как этому верить? Государь хорошо знает повадки своих слуг из розыскного дела. Они запуганы самим же царем. Разве не он зачастую избивал своих послухов за плохие вести, которые они ему приносили? Теперь они, из опасения разгневать царя, говорят одно хорошее. Они избегают правды, не хотят гневить его. А у этого бродяги глаза дерзкие и речи смелые. Кто бы ни был он - одно правда: этот бродяга лучше его знает народ.
Царь с тайным нетерпением и тревогою ожидает привода бродяги... Послышались шаги. Тяжелые, неторопливые, лязг цепей. Иван Васильевич приоткрыл дверь в коридор, заглянул. Темно, шаги приближаются.
"Он!" - Царь перекрестился на икону, сел в кресло, принял вид осанистый, невозмутимый. Бледный свет огней полночного светильника серебрил парчевую ткань царева кафтана. Напряженно, в ожидании, вытянулось исхудалое крупное лицо царя Ивана.
Раздался стук в дверь.
- Войди! - суровым голосом негромко произнес царь.
В горницу вошел Поливанов, ведя за руку умышленно, с озорством, гремевшего ножными цепями дерзкого, непокорного узника.
Царь приказал Поливанову удалиться в соседнюю горницу.
Некоторое время он молча вглядывался в лицо незнакомца. Да, глаза не те, что у царедворцев: зеленые, простые, гордые, слегка удивленные, как у святых мучеников на иконах. Мелькнула мысль: не изображают ли богомазы под видом святых мучеников на образах народ, недовольный царем черный люд? Богомазы ведь тоже мужики! Свою мысль могут вложить...
- Кто ты? - строго спросил царь.
- Чернец я, ученик святого мужа, коего ты держишь столько лет в заточении в Тверском Отрочь монастыре, - смело ответил узник. - Звать меня Гавриил.
- Ты ученик Филиппа? - ласково, тихим голосом спросил царь.
- Не отрекаюсь от святого старца! Муж сильный своею верою и правдой. Не он ли воздвиг крепость веры нерушимой на Студеном море? Среди вод ледовых, бездонных, воссияло, как солнце, его правдивое, доброе слово. И все обиженные тобою тянулись к нему, как трава из-под снега тянется к солнцу. И всем он давал мир и утешение.
- Но чего же ради ты пришел в Москву с берегов Студеного моря?
- Искал случая сказать тебе правду в глаза. Хочу умереть я тою же смертью, что грозит митрополиту Филиппу, в узах, темнице.
Иван Васильевич усмехнулся.
- Умереть мог бы ты и на островке, обрядив себя в железа. Не за тем ты пришел в Москву! Будь правдив! Коли ты ученик святого мужа, поведай мне, своему царю, пошто ты пришел в Москву?
Усмехнулся и Гавриил:
- Привык ты к обманам, государь! Смешно! Никого так много не обманывают, как царей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18