Когда уже минули они хутор и перед ними от-
крылась ровная лощина, а в стороне потянулся черный, как
уголь, лес, тогда только сказал он сам себе: <Эге, да это ведь-
ма!>. <Он чувствовал какое-то томительное, неприятное и
вместе сладкое чувство, подступавшее к его сердцу>. Далее
ему внизу видится какая-то русалка. <Она оборотилась к
нему, - и вот ее лицо, с глазами светлыми, сверкающими,
острыми, с пеньем, вторгавшимся в душу, уже приближалось
к нему, уже было на поверхности и, задрожав сверкающим
смехом, удалялось: и вот она опрокинулась на спину, - и об-
лачные перси ее, матовые как фарфор, не покрытый глазурью,
просвечивали перед солнцем по краям своей белой эластичес-
ки-нежной окружности. Вода в виде маленьких пузырьков,
как бисер, осыпала их. Она вся дрожит и смеется в воде...
Видит ли он это или не видит? Наяву ли это или снится? Но
там что? Ветер или музыка? Звенит, звенит и вьется и подсту-
пает и вонзается в душу какою-то нестерпимою трелью. Что
это? - думал философ Хома Врут, глядя вниз, несясь во всю
прыть. Пот катился с него градом. Он чувствовал бесовски-
сладкое чувство, он чувствовал какое-то пронзающее, какое-
то томительно-страшное наслаждение. Ему часто казалось,
что будто сердца уже вовсе не было у него, и он со страхом
хватался за него рукою>.
Гоголь проявляет во всем этом отрывке не просто поэти-
ческую, но именно мифическую интуицию, давая гениальным
образом целую гамму мифических настроений. И мы прекрас-
но понимаем, что это экстатическое состояние, доводящее до
сердечного припадка и до мистически-сексуального бреда,
232
очень мало имеет общего с метафизикой, которая тоже как-то
говорит о <сверхчувственном>, но которая не имеет и следа
этих реальных, этих чувственных, часто почти животных аф-
фектов.
2. Далее, метафизика не только как-то относится к <сверх-
чувственному>, а мифология - по преимуществу к чувствен-
ному. Метафизика есть наука или пытается быть наукой или
наукообразным учением о <сверхчувственном> и об отношении
его к <чувственному>, в то время как мифология есть не наука,
а жизненное отношение к окружающему. Миф ни с какой
стороны не научен и не стремится к науке; он совершенно не
научен, вернее - вненаучен. Он - абсолютно непосредстве-
нен и наивен и не требует никакой специальной работы
мысли, тем более - научной или научно-метафизической.
Мысль работает в мифе отнюдь не больше того, сколько тре-
буется мыслить для взаимообщения с обыкновенными веща-
ми и людьми. Для метафизики же нужны доказанные положе-
ния, приведенные в систему выводы, терминологическая яс-
ность и продуманность языка, анализ понятий.
3. Для мифического сознания все явленно и чувственно
ощутимо. Не только языческие мифы поражают своей посто-
янной телесностью и видимостью, осязаемостью. Таковы в
полной мере и христианские мифы, несмотря на общепри-
знанную несравненную духовность этой религии. И индий-
ские, и египетские, и греческие, и христианские мифы отнюдь
не содержат в себе никаких специально философских или фи-
лософско-метафизических интуиций или учений, хотя на их
основании и возникали и могут принципиально возникнуть
соответствующие философские конструкции. Возьмите самые
исходные и центральные пункты христианской мифологии,
и - вы увидите, что они тоже суть нечто чувственно явленное
и физически осязаемое. Как бы духовно ни было христиан-
ское представление о Божестве, эта духовность относится к
самому смыслу этого представления; но его непосредственное
содержание, то, в чем дана и чем выражена эта духовность, -
всегда конкретно, вплоть до чувственной образности. Доста-
точно упомянуть <причащение плоти и крови>, чтобы убе-
диться, что даже наиболее <духовная> мифология всегда опе-
рирует чувственными образами, невозможна без них и в этом
смысле есть полная противоположность метафизики как аб-
страктно-научного или наукообразного учения о сверхчувст-
венном.
4. Ко всему этому надо прибавить, что, как все наши от-
233
граничения мифа от прочих областей человеческого творчест-
ва имеют характер не только отрицательный, но и положи-
тельный, заимствуя из этих областей то, в чем нужно видеть
подлинное сходство с ними мифа, так и сопоставление мифо-
логии с метафизикой должно привести нас не просто к отри-
цательному суждению, что мифология не есть метафизика, но
и к указанию тех сторон в метафизике, которые действительно
сходны с мифологией и искаженное представление которых и
приводит многих к прямому отождествлению мифологии с
метафизикой вообще. Я имею в виду самое центральное ядро
всякой метафизики - учение об отношении сверхчувственно-
го к чувственному. Что тут надо отбросить момент самого уче-
ния, науки, - это нам уже ясно: миф не наука и не философия
и никакого прямого отношения к ним не имеет. Что отноше-
ние этих двух миров не есть в мифе не только абстрактное по-
строение, но также и натуралистически-причинное их взаи-
моотношение, - это также нам ясно: подобный дуализм разо-
рвал бы мифическую действительность пополам; и вместо
живой картинности жизни, где чувственное явление и сверх-
чувственная сущность слиты в неделимый и неразложимый
лик жизни, мы имели бы явление без сущности, т. е. без смысла,
без формы, с одной стороны, и с другой стороны - сущность
без явления, т. е. без проявления, абстрактную сущность,
только мыслимую, но не реально осуществленную. Но возни-
кает вопрос: можно ли считать для мифа несущественным
самую антитезу чувственного и сверхчувственного, не факти-
ческое разделение, а только чисто смысловую антитезу, пусть
даже примиряемую в некоем новом синтезе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87