Туша был полной его противоположностью:
– Ты женщина благородных кровей, – сказал мне он немного позже, когда я танцевала с ним в серебряных туфлях из ателье проката, мечтая кружиться в вальсе с Юджином Гейлардом.
Я сейчас даже радовалась, что он не принял приглашение, потому что он возненавидел бы меня, увидев в этом пропыленном одеянии, говорящей всякую чушь, чтобы развлечь компанию.
За ужином мы все изрядно выпили, а Туша, конечно, как всегда, здорово перебрал, сделался буен и стал очень громко разговаривать. Наконец он свернул меню трубочкой и заорал в нее:
– Да здравствует республика, да здравствует Ноэль Браун, да здравствует Кастро, да здравствую я!
Имонн так перепугался, что вышел из-за стола и удалился в неизвестном направлении. Больше мы его не видели. Очевидно, изобретатели не всегда в состоянии понять, какая бесшабашная радость может наполнять иных людей вместе с выпитым вином.
В два часа, когда веселье достигло кульминации, мы с Бэйбой препроводили Тушу к нам домой. Он был слишком пьян, чтобы сесть за руль своего синего фургона, и поэтому взял такси. Но он оказался не в состоянии сообщить водителю свой адрес, а мы, несмотря на то что были знакомы с ним больше года, тоже понятия не имели, где он живет. В Дублине это дело было обычное. Пришлось тащить его к себе. Мы уложили его на софу, стоявшую у Джоанны в гостиной.
– Бэйба, Кэтлин, я хщу вам с-с-зать, вы обе благородные дамы, по-настоящему благородные дамы… А Парнелл был горд собой, так горд собой, что возносился над землей, я его любил как друга, пускай бутылочку по кругу… Как насчет слегка выпить? Официант, официант…
Он выхватил фунтовую банкноту и начал размахивать ею в воздухе, – он был все еще уверен, что находится в дансинге.
– Поспи, – бросила Бэйба, выключая свет.
Звуки его голоса тут же затихли, и через минуту он уже крепко спал.
Мы прекрасно понимали, что в наших интересах разбудить его не позднее половины седьмого, чтобы успеть выпроводить до того, как в семь зазвонит будильник у Джоанны.
– У нас осталось только три часа на сон, – сказала Бэйба, расстегивая мое платье и помогая мне выбраться из него. Косточки нового бюстгальтера оставили красные полоски на моем теле.
– Мы подадим на них в суд, – сказала она, рассматривая эти полосочки. Мы пошли спать, не смывая косметики, и когда я проснулась, у меня на лице было сплошное безобразие.
– Боже мой, – сказала я подруге, услышав вопли Туши внизу:
– Девочки, а девочки, а что, мужского туалета здесь нет! Здесь что, вообще такая услуга не предусмотрена? Куда мне идти?
Мы ринулись в гостиную, чтобы заткнуть его, но Джоанна опередила нас.
– Иисус встречает свою скорбящую мамочку, – изрек Туша, узрев надвигающуюся на него Джоанну. Она поражала воображение своим пышным красным ночным нарядом и распущенными по спине всклокоченными седыми волосами.
– Вор, вор! – завопила она и с удивительным проворством, сорвав со стены в конце лестницы огнетушитель, привела его в действие, обдав Тушу фонтаном пенистой жидкости.
– Полиция, полиция, где есть полиция! – заливалась Джоанна, не взирая на отчаянные попытки Туши объяснить суть происходящего.
– Да прекратите же вы все это дерьмо, он наш друг! – закричала Бэйба, сбегая вниз по лестнице.
Туша был покрыт белой, липкой, напоминающей шампунь жидкостью с головы до ног, Одежда его была насквозь мокрой, а волосы свисали на лоб нелепыми завитушками.
– Он наш друг, – повторила Бэйба с грустью, – Боже, спаси нас от наших друзей.
– Вы называете его другом, так? – спросила Джоанна.
Он положил руку на перила, чтобы подняться вверх, но домовладелица перекрыла ему дорогу.
– Я с собаками лучше обращаюсь, – сказал Туша, вытирая с лица мерзкую пену своим носовым платком.
– Какие такие собаки?! У меня нет, говорю я вам, никакой собаки! – голосила Джоанна, но Туше удалось, отодвинув ее, подняться наверх.
– Густав, Густав, – позвала она, но я-то знала, что трусоватый Густав и не подумает выйти.
– Иисусу тоже, бывало, не везло, – промямлил Туша, поскользнувшись и грохнувшись на коричневый линолеум.
Бэйба подбежала к нему и помогла подняться. Чуть позже мы отвели его в ванную комнату, чтобы очистить его от остатков пены.
– А что это за коровища там была? – спросил он, посмотрев на себя в зеркало. Глаза у него были жутко красными. Он весь просиял, посмотрев на себя повнимательнее:
– Бэйба, Кэтлин, посмотрите, какой у меня овал лица, мне надо было бы стать кинозвездой или посвятить себя боксу, – сказал он. – Я вместе с Джеком Дойлом и Мовитой… О Мовита, о Мовита, девушка с таинственной улыбкой… Что это за коровища была там?
Джоанна забарабанила в дверь ванной:
– Вы уберетесь из мой дом. Я из хорошей австрийской семьи, мои братья есть доктора и гражданские служащие.
– Бред, – бросил он.
– Какой вред, я не понимайт?
Бэйба попыталась заткнуть ему рот белым полотенцем, но ему все равно удалось пробормотать через этот кляп:
– Вероника стирает лицо Иисуса…
– Валим отсюда, дотанцуем на дороге, – сказала Бэйба, и, ко всеобщему удивлению, ей быстро удалось выпереть его из дома и довести до автобусной остановки. К тому времени было уже почти полвосьмого.
Джоанна обнаружила в кастрюле на плите дюжину яиц. Туша, по-видимому, собирался позавтракать ими, да не успел, а вода выкипела. Она просто взвилась от злости, увидев, что ее соусница сгорела.
– Вы уходить из мой дом сегодня же, – сказала нам Джоанна. – Моя лучшая соусница. Целый дюжина прекрасных деревенских яиц и мой огнетушитель. О, мой бедный Густав! Мы станем нищими! Нет, вот что я вам сказать, я лучше умру, чем стану бедной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67