– заорал Джордж.
– Потише, дружище. Ты становишься послушным и розовым. Теперь давай поговорим. Расскажи мне поподробнее, как вы работали с Дэвидом Бэрри. А если что-нибудь покажется мне не совсем правдоподобным, я немножко подогрею тебя. Просто на всякий случай.
С небольшой моей помощью он справился с поставленной задачей весьма неплохо. Они с Бэрри с самого начала орудовали вместе. Сначала занимались ценными бумагами: покупали в Китае, отправляли одному другу в Штаты, а тот представлял их к оплате и посылал обратно. Когда это дело прикрыли, в ход пошло золото. Они действовали сообща, но выручку хранили порознь.
Приятели не слишком доверяли друг другу. Но доходы Бэрри всегда были выше: он не тратил на себя ни одной лишней рупии и все деньги снова вкладывал в золото. Именно Бэрри отыскал в Калькутте ювелира, который начал изготовлять для него точные копии деталей самолета из чистого золота. Бэрри слегка их зачищал, красил под алюминий и привинчивал на место. Потом парень в Канмине снова переплавлял их в стандартные слитки. Это было уже после того, как ужесточились досмотры. Когда наконец пришел их черед возвращаться на родину, у Брелля в кармане было более шестидесяти тысяч долларов, а у Дэвида Бэрри, по его собственным словам, раза в три больше. Они взяли отпуск и махнули на Цейлон. Эта идея принадлежала Бэрри. Он хорошенько обмозговал ситуацию и разузнал все, что только можно, о драгоценных камнях. Бреллю тоже не хотелось проносить через американскую таможню пачки наличных, так что он последовал за Бэрри. Без малого десять дней они с утра до вечера скупали у цейлонских торговцев лучшие драгоценные камни. Темно-синие и лучистые сапфиры, темные бирманские и лучистые рубины. Некоторые не пролезали в горлышко армейской фляжки, тогда они расклепали свои фляги, вложили драгоценности внутрь и вновь заделали швы. Потом налили во фляги немного расплавленного воска, чтобы камешки не гремели. Когда воск застыл, наполнили фляжки водой, пристегнули их к поясам и вернулись домой богатые и нервные.
– По-моему, Дэйва ни в чем таком не подозревали. Он всегда держал рот на замке. А вот после рюмки-другой мог и сболтнуть лишнего. Ну, и попал под подозрение. Когда вернулся домой, сразу спрятал камешки и не решался к ним даже притронуться. Я тогда был освобожден условно, до вызова в суд. Когда Бэрри дали пожизненное, сумел увидеться с ним с глазу на глаз и попытался договориться. Он сообщает мне, где спрятана его доля, я беру себе из нее разумное вознаграждение и обязуюсь проследить, чтобы о его семье позаботились. Но ничего не вышло, он мне не доверял. Отказался признать, что кто-то может быть одновременно и ловким и порядочным. Нет, он собирался раньше или позже выбраться из тюрьмы и распорядиться своим богатством без помех, мечтал озолотить жену и дочек.
К своей доле я не прикасался три года. Потом мне понадобились деньги. Продавался участок, который грех было упустить. Но я не хотел рисковать, продавая камни в этой стране. Мы с Мартой взяли отпуск и отправились в Мексику, там я нашел нужных людей. Это была жуткая морока, но, по крайней мере, я себя чувствовал в безопасности. Выручил я тогда чуть больше сорока тысяч, ввез их обратно и стал понемногу запускать в дело. Я был очень осторожен, но меня все равно вычислили, умудрились сложить все мои затраты, хотели пришить дело о мошенничестве, кричали, что я занимаюсь сокрытием доходов. Мне пришлось выложить сто тысяч, чтобы избежать наказания за те паршивые сорок. Я не мог тебе об этом рассказывать, не имел права рисковать. По делам об уклонении от уплаты налогов не существует срока давности, и они все еще могут меня судить за те деньги. Взяли меня на карандаш, трясут каждый год, и конца этому не видно. А теперь, ради Бога, выпусти меня отсюда.
Когда я развязал его, пришлось помочь ему подняться и почти отнести в спальню. Присев на край кровати, он уткнулся лысой головой в голые волосатые колени и расплакался.
– Мне плохо, – проговорил он. – Макги, мне правда плохо.
Он весь съежился, зубы застучали, губы посинели. Я кинул ему его вещи, и он быстро оделся.
– Где мы?
– Примерно в трех километрах от твоего дома. Мы покинули клуб в Браунсвилле три с половиной часа назад. Никто тебя не ищет.
Он посмотрел на меня:
– Знаешь, как ты выглядишь? Ты выглядишь так, словно был бы рад убить меня.
– Мне не хочется обсуждать этот вопрос, Джордж.
– Я ведь не мог оказать тебе никакого сопротивления.
– И никто бы не смог.
Он ощупал свою лысую голову.
– Где он?
– В ванной.
Неверной походкой Джордж поплелся туда и через несколько секунд вернулся уже в парике, но теперь измученное лицо явно контрастировало с искусственными волосами. Он снова присел на край кровати. Мы были вдвоем, палач и жертва. Обычно предполагается, что такая ситуация порождает лишь ненависть и вражду. Но очень часто все получается по-другому. То, что произошло, оказалось слишком сильной эмоциональной встряской для нас обоих. Жестокость воспринималась теперь как некая внешняя сила, вроде пронесшегося урагана. Но вот она исчезла, а мы остались, разделив общий жизненный опыт. Джорджа заботило, понимаю ли я, какое сокровище он мне передал. А я старался убедить его, что мог противопоставить его стойкости лишь грубое физическое воздействие.
– Ты друг Колловелла?
– Нет.
– Я написал этому толстому ублюдку такое теплое письмо, а в ответ получил отлуп.
– Через него я вышел на тебя.
Он, казалось, меня не слышал.
– Колловелл вечно трясся, когда чуял запах жареного. Как он проверял тот самолет! Все рыскал вокруг, а прямо над его жирным загривком торчали кронштейны из чистого золота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56