Госпожа Уварова покинула свое место за кассой, подошла к нему, сказала:
«Как мы вам благодарны!» — и обеими руками пожала его руку. Будь у нее третья рука — пожала бы тремя.
Они вышли из столовой вместе…
…Вы спрашиваете, что затем?.. Затем, то есть через год, они сушили пеленки у вышеупомянутого дымохода на вышеупомянутом чердаке. И эта каторжная ее жизнь продолжалась более полугода, пока он не получил диплом и, забрав жену с ребенком, не уехал преподавателем в Среднюю Азию.
Диву даешься, чем иногда можно покорить такую незаурядную женщину. Романтическим фокусом, который выглядит подвигом, риском для жизни при отсутствии риска. Этаким Евгением, спешащим спасти свою Парашу. Уверяю вас — в отличие от героя «Медного всадника», Коржин все учел: и надежность лодки, и наличие брезента, под которым временами укрывался, отчего сторожу и казалось, что лодка пуста, и направление ветра, гнавшего лодку в нужную сторону, и то, что он умелый, выносливый пловец.
Такова интересующая вас история женитьбы Коржина. В заключение скажу: не знаю, как для него, но для нее этот брак оказался не слишком счастливым. Более того, полным горечи. Она была женщиной, вызывающей поклонение, самой чарующей из всех, каких я встречал на своем веку. Я увидел ее спустя десять… потом спустя еще двенадцать лет — случайно, в Ленинградской филармонии, с сыном, — и, боже, в кого она превратилась!..
…Времена? Разумеется, времена были пережиты не легкие: война четырнадцатого, революция, гражданская война — все учитываю, но добавьте к тому безжалостную непоседливость супруга, бесконечные переезды с детьми из города в город…
…Самого Коржина? За день до встречи с Варенькой — да нет, Вареньки уже почти не осталось, с Варварой Васильевной — я столкнулся с ним нос к носу в книжной лавке. Совсем как де Голль с архиепископом.
Правда, нам не надо было ухищрений, чтобы столько лет избегать встречи. Я трудился в Петербурге. Он получал медицинское образование в Московском университете. В четырнадцатом году, оставив в Москве жену с двумя детьми, он отбыл хирургом в действующую армию.
Затем, после легкого ранения — кажется, в ногу, — он начал второе турне с семьей по городам и весям Средней Азии. Там, по крайней мере, тепло и дешевы фрукты.
Благоверной легче одеть и прокормить семью.
Так был закончен рассказ о женитьбе Коржина.
На этом можно бы распрощаться с маститым профессором, не знающим о жизни своего прежнего близкого друга даже того, что успели на предыдущих страницах узнать мы. Например, что причиной его непоседливости, его многочисленных дореволюционных турне по городам и весям был волчий билет, так сказать, продленный сразу же по приезде в Среднюю Азию.
Но может быть и так: профессор об этом знал, да запамятовал. Все же он — друг-недруг. Налицо непрощение. А непрощение — это неравнодушие, интерес к судьбе непрощенного. И хотя интерес этот со знаком минус, невозможно уйти, не спросив друга-недруга о том, о чем не у кого больше спросить, — о Коржине на войне в четырнадцатом году.
Услышав вопрос, профессор рассмеялся и сказал:
— Были у меня сведения. Их привез с фронта очевидец, наш однокурсник, окончивший потом вместе с Коржиным медицинский факультет и назначенный в тот же госпиталь. Но должен предупредить: это сведения несносного апологета Алексея. Впрочем, в его сведениях было и нечто похожее на истину, нечто коржинское. Назовем этот эпизод
Их сиятельства и нетитулованный Коржин
Видите, я уже включился в литературно-творческий процесс… Так вот, в госпитале, куда прибыл ваш герой, медсестрами — простите, тогда они звались сестрами милосердия — были как на подбор княгини да графини.
Они обучились перевязочному делу, а некоторые — и более тонкому делу операционных сестер. Они покинули свои столичные квартиры-дворцы и, захватив с собой всего по одной горничной и по сундуку с туалетами, прибыли на фронт, чтобы оказывать помощь и сострадать солдатушкам-браво-ребятушкам. Вероятно, вы знаете из литературы, что была тогда в ходу песня:
Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши жены?
Наши жены — ружья заряжены,
Вот где наши жены.
В следующем куплете — «Где же ваши сестры? Наши сестры — пики, сабли остры…» и так далее. Среди этих сиятельных сестер милосердия были самоотверженные, героические девушки и дамы. Однако даже на войне некоторые из них не могли изменить укоренившимся привычкам. На взгляд Алексея Коржина, операционные сестры слишком долго пили свой утренний кофий, слишком долго совершали утренний туалет и потому поздно являлись к раненым солдатушкам, и по той же причине к вечеру едва успевали сделать все необходимое.
Посему на третий день по прибытии в госпиталь несиятельный, невзрачного вида хирург Коржин обратился к ним с такими вежливыми словами:
«Высоко и глубоко уважаемые сестры милосердия!
Вы работаете самозабвенно, не щадя своих нежных сил.
Работаете, не зная отдыха, с позднего утра до позднего вечера…» Далее, увы, точно цитировать не могу, не припомню. Но он предложил, чтобы завтра же их сиятельства такая-то и такая-то были на своих местах в операционной, а такие-то в перевязочной — ровно к восьми часам утра.
Милосердные сиятельства были высоко и глубоко возмущены. Послышались гордо-насмешливые реплики, что это похоже на приказание генерала или, пожалуй, даже фельдмаршала. И уж не следует ли им всерьез считать упомянутое «к восьми часам утра» — приказом?
«Это следует считать необходимостью», — ответил нетитулованный Коржин и пожелал сестрам милосердия спокойной ночи.
Наш однокурсник клялся, что назавтра их сиятельства явились ровно к восьми утра — все без исключения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74