- В такую погоду? - я сморщился, услышав, как скрежещут трущиеся борта кораблей при качке. - Всю краску сдерет. Наш приятель взбесился.
- Он просто спешит, - объяснил Макдональд. - Я слышу, что работает грузовая стрела на корме. Он уже начал перегрузку.
- На корме? - я не смог скрыть возбуждения в голосе, и все с неожиданным любопытством посмотрели на меня. - На корме? Вы уверены?
- Уверен, сэр.
- А как мы пришвартованы, нос к носу, корма к корме или наоборот?
- Без понятия, - оба они с Булленом весьма сурово смотрели на меня, но я знал, что суровость одного из них напускная. - А какое это имеет значение, мистер Картер? - он чертовски хорошо знал, какое значение это имеет.
- Никакого, - безразлично буркнул я. Какое там значение, всего-то сто пятьдесят миллионов долларов, о чем тут говорить.
- Где мисс Бересфорд? - спросил я у Марстона.
- С родителями, - коротко сообщил он. - Упаковывает вещи. Ваш добрейший друг Каррерас разрешил каждому пассажиру взять с собой по чемодану. Он говорит, что остальные манатки можно будет получить в свое время, если только кому-нибудь удастся найти "Кампари" после того, как он его бросит.
Еще один типичный образец тщательного обдумывания Каррерасом всех своих действий. Разрешив им взять с собой немного одежды и пообещав возвращение в будущем всего остального, он рассеял последние остатки сомнений у самых подозрительных, показал полную беспочвенность мысли о том, что его намерения относительно пассажиров и команды не такие уж возвышенные и благородные.
Зазвонил телефон. Марстон поднял трубку и, выслушав некое сообщение, повесил ее.
- Через пять минут прибудут носилки, - возвестил он.
- Помогите мне, пожалуйста, одеться, - попросил я. - Белые форменные шорты и белую рубашку.
- Вы... Вы что, встаете? - Марстон был ошеломлен. - А что, если...
- Я встану, оденусь и снова лягу в кровать. Думаете, я совсем рехнулся? Что подумает Каррерас, когда увидит, как человек со сложным переломом бедра шустро скачет по трапу на "Тикондерогу"?
Одевшись, я засунул под повязку на левой ноге отвертку и забрался обратно в постель. Тут же явилась команда с носилками, нас троих завернули в одеяла, аккуратно положили на носилки, шестеро дюжих молодцов нагнулись, взялись за ручки, и мы тронулись.
Нас несли к корме по пассажирскому коридору. Я уже видел открытую дверь коридора, мягкий свет люминесцентных светильников сменялся серым, холодным светом предрассветного утра. Тут же почувствовал, как инстинктивно напряглись мои мускулы. Через несколько секунд увижу пришвартованную по правому борту "Тикондерогу". Я зажмурился. Как будут стоять корабли: нос к носу или нос к корме? Выиграл я или проиграл? С трудом заставил себя открыть глаза.
Я выиграл. Нос к носу, корма к корме. С носилок много рассмотреть было нельзя, но главное: нос к носу, корма к корме. Это означало, что кормовая стрела "Кампари" разгружает ют "Тикондероги". Посмотрел еще раз, чтобы убедиться. Ошибки не было. Нос к носу, корма к корме. Я ощутил то, что испытывает человек, выигравший миллион долларов. Сто миллионов долларов.
"Тикондерога", большая грузовая посудина, темно-голубая с красной трубой, была почти такого же размера, что и "Кампари". Что еще более важно, грузовые палубы обоих кораблей находились практически на одном уровне - и перегрузка контейнеров, и переход людей облегчались до предела. Я насчитал уже восемь контейнеров на юте "Кампари", еще дюжина дожидалась своей очереди.
С переходом людей дело обстояло еще успешнее. Насколько я мог судить, все пассажиры и по меньшей мере половина команды "Кампари" уже находились на палубе "Тикондероги". Люди стояли спокойно, делая лишь тот минимум движений, который был необходим для сохранения равновесия на качающейся палубе. В немалой степени этому спокойствию способствовали два твердолобых детины в зеленой пятнистой униформе с автоматами наизготовку. Третий охранник был приставлен к двум морякам с "Тикондероги", стоявшим на страховке около борта у снятого леера в том месте, где при сближении кораблей перепрыгивали с борта на борт люди. Еще двое следили за моряками, цеплявшими стропы на перегружаемые контейнеры. С того места, где я находился, видно было еще четырех патрульных - а возможно их было и больше - на палубе "Тикондероги" и четверых на юте "Кампари". Несмотря на то, что в основном они были одеты в пятнистую зеленую униформу, это не делало их похожими на солдат. Все они казались на одно лицо: тупые, нерассуждающие убийцы, порочные и жестокие. Надо отдать должное Каррерасу - подбор его головорезов был произведен исключительно удачно, если, конечно, не принимать во внимание эстетические критерии. По низкому небу к неразличимому вдали горизонту неслись лохматые облака. Ветер дул по-прежнему сильно, но теперь уже с веста, а дождь почти прекратился. В воздухе висела лишь мелкая водяная пыль, не столько видимая, сколько ощущаемая. Видимость была неважная, но достаточная, чтобы разглядеть, что поблизости нет ни единого корабля. Да и радар, конечно, работал постоянно. Но, очевидно, видимость была не настолько хорошей, чтобы Каррерас смог заметить три троса, по-прежнему привязанных к леерной стойке у левого борта. Я же видел их совершенно ясно. Мне они показались толщиной с канаты Бруклинского моста.
Но Каррерасу, как я теперь разглядел, было не до глазенья по сторонам. Он взял на себя руководство перегрузкой контейнеров, торопил своих людей и моряков с "Тикондероги", кричал на них, подбадривал, подгонял своей бешеной энергией и безжалостной к себе и другим страстностью, которые так не вязались с его обычной невозмутимостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88