– Да?
– Да. Тип лица, все черты, даже улыбка те же, что и в жизни, но в этой фотографии есть нечто большее. В ней больше мудрости и зрелости. Возможно, через два года или через три такой будет ваша дочь. Это и в самом деле ваша дочь? Здесь, однако, вы ухватили нечто, что проявится только в будущем. Я не знаю, как это вам удалось сделать...
– Это очень просто. Это фотография не Юлии, а моей жены.
– Вашей жены? Боже милостивый, какое чрезвычайно поразительное сходство!.. – Рейнольдс оборвал фразу на полуслове, торопливо пытаясь вспомнить, не сказал ли он в последних своих фразах что-нибудь неудачное, лишнее. Решил, что нет, вроде ничего. – Она теперь здесь?
– Нет, не здесь. – Янчи отставил фужер, повернулся и стал крутить его в пальцах. – Боюсь... мы не знаем, где она.
– Извините. – Это все, что мог придумать в ответ Рейнольдс.
– Поймите меня правильно, – тихо сказал Янчи. – Опасаюсь, мы знаем, что с ней случилось. Коричневые грузовики... Вы понимаете, что я имею в виду?
– Секретная полиция?
– Да, – тяжело кивнул Янчи. – Те же самые грузовики, которые увезли миллион людей в Польше, столько же в Румынии и полмиллиона в Болгарии. Всех в рабство и на смерть. Те же самые грузовики, которые стерли средний класс в балтийских странах, увезли сто тысяч венгров. Они приехали и за Катериной. Что значит один человек, когда так много, миллионы людей страдали и умерли.
– Это было летом пятьдесят первого? – Все, что мог сказать Рейнольдс. – Это было тогда? – Он знал, что именно тогда была произведена массовая депортация из Будапешта.
– Мы тогда здесь не жили. Это случилось всего два с половиной года назад. Не прошло и месяца, как мы приехали. Юлия, слава Богу, находилась в то время со своими друзьями в деревне. А я в ту ночь работал. Катерина пошла приготовить себе кофе, когда я ушел. Газ был отключен, а она не знала, что это означает. И они ее забрали.
– Газ? Боюсь, что...
– Вы не понимаете? Это уязвимое место в вашей броне, которое бы вскоре обнаружила АВО, мистер Рейнольдс. В Будапеште всякий понимает, что это значит. Это является практикой АВО – отключать газ в тех кварталах, где планируется массовая депортация. Потому что если напустить газ в комнату, таким способом можно безболезненно покончить с собой. Они запретили продажу всех ядов в аптеках. Они пытались запретить даже продажу бритвенных лезвий. Однако это оказалось довольно сложным: ведь они еще не придумали, как запретить людям прыгать с верхних этажей домов.
– Ее не предупредили?
– Не предупредили. Ей в руку сунули синюю полоску бумаги, маленький чемодан. Затем – коричневый грузовик и закрытый вагон для перевозки скота по железной дороге.
– Но, возможно, она все же жива? Вы ничего о ней не слышали все это время?
– Ничего. Совершенно ничего. Мы можем только надеяться, что она еще жива. Но так много людей умерло в этих набитых грузовиках или замерзло насмерть. Работа в поле, на заводах и в шахтах, тяжелая работа, убивающая даже здоровых и физически крепких. Она же только что выписалась из больницы после серьезной операции. У нее был туберкулез. Она еще не оправилась после операции.
Рейнольдс тихо выругался. Как часто ему приходилось читать и слышать о подобных случаях. Как легко, ненароком, почти со злостью он пытался выбросить это из головы. Совсем иначе получается, когда сталкиваешься с этим в реальной жизни.
– Вы искали ее? Вашу жену? – резко спросил Рейнольдс. Он не собирался говорить в таком тоне. Просто слова вырвались сами.
– Я ее искал. И не мог найти.
Рейнольдс почувствовал вспышку ярости. Ему казалось, что Янчи воспринимает все слишком легко, слишком спокойно и равнодушно.
– В АВО должны знать, где она, – настаивал Рейнольдс. – У них есть списки. Досье. Полковник Жендрё...
– У него нет доступа к совершенно секретным делам, – прервал его Янчи и улыбнулся. – Его звание соответствует званию майора. Повышение в чине он сделал сам и только на сегодняшний вечер. Так же, как и взял имя... Полагаю, что уже слышу его шаги. Он идет сюда.
Но пришел молодой человек с темными волосами. Он даже не вошел. Только, сунув голову в дверь, сообщил, что все в порядке, и исчез. Но даже в этот короткий миг Рейнольдс успел заметить ярко выраженный нервный тик на левой щеке, сразу под глазом, пронзительным и черным. Наверное, Янчи увидел, как изменилось лицо Рейнольдса, и сказал извиняющимся голосом:
– Бедный Имре. Он не всегда был таким, мистер Рейнольдс. Не всегда был таким беспокойным и таким нервным.
– Беспокойным... Может быть, мне не следовало говорить, но безопасность и планы тоже имеют к этому отношение, поэтому я должен сказать... Он настоящий неврастеник. – Рейнольдс тяжело посмотрел на Янчи, но тот выглядел, как обычно, доброжелательно и интеллигентно. – В такой организации – и такой, как этот, человек! Сказать, что он является потенциальной угрозой, значит, сказать слишком мягко.
– Знаю, не думайте, что я не понимаю, – вздохнул Янчи. – Вы не видели его два года назад, мистер Рейнольдс, когда он сражался с русскими танками на Замковой горе, к северу от горы Геллерт. У него тогда, кажется, не осталось ни единого нерва. Когда необходимо было разливать на перекрестке жидкое мыло, а остальное сами собой довершали опасные крутые склоны горы, если дело касалось танков... Или когда нужно было вытаскивать булыжники и заливать вместо них бензин, а потом бросать туда бутылки с горючей смесью, ему не было равных. Но он стал слишком настойчивым. И однажды один из Т-34, скатывавшийся назад по склону горы с мертвым экипажем внутри, заставил его встать на четвереньки и прижал к стене дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91