В тот вечер они проговорили допоздна – вспоминали прошлое, рассказывали друг другу свои новости; утром она проводила его до больницы, где он и скончался в тот же день от сердечного приступа.
– Если бы я не послушалась своего внутреннего голоса и не повидала бы отца перед смертью, я никогда бы себе этого не простила, – сказала Шамси. – Если бы даже мне пришлось развестись со своим мужем, я бы все равно поехала к отцу. То же самое следует сделать и тебе.
– Не могу. – Слезы потекли у меня по щекам. И я рассказала ей почему.
– Даже не верится, что Махмуди на такое способен.
– Слава Богу, мы переехали, и сейчас все хорошо. Я счастлива дружбой с тобой, но, если он узнает, что ты в курсе дела и что я так рвусь домой, он запретит мне с тобой видеться.
– Не беспокойся. Я ничего ему не скажу, – уверила меня Шамси.
Она сдержала слово. Однако с этого дня ее отношение к Махмуди заметно изменилось. Теперь она держалась с ним холодно и отчужденно, подавляя гнев, скрывая свои чувства не лучше, чем кружевная чадра – ее платье.
Кончилось лето. Подошло время августовской военной недели – мрачное напоминание о том, что нас с Махтаб держат в Иране вот уже больше года. Каждый вечер на улицах проводились шумные демонстрации. Мужчины маршировали строем, совершая при этом обряд самобичевания. В определенном ритме они, перекидывая цепи за плечи, били себя ими по голым спинам – сначала через правое плечо, потом через левое. Под непрерывный, монотонный речитатив они доводили себя до исступления. По их спинам струилась кровь, но они не чувствовали боли.
С экрана телевизора неслись особенно озлобленные речи, но я старалась пропускать их мимо ушей – теперь-то я знала, что у иранцев между словом и делом огромная пропасть. Все эти гневные тирады и громкие завывания не более чем тараф.
– Я хочу устроить в день рождения Махтаб настоящий праздник, – сказала я.
– Никого из моих родственников приглашать не будем, – отозвался Махмуди. И, к моему удивлению, добавил: – Мне просто противно их видеть. Все они грязные и вонючие.
Несколько месяцев назад нельзя было и подумать о том, чтобы не пригласить родственников на день рождения, – это было бы расценено как вопиющее хамство.
– Позовем Шамси, Зари, Эллен, Хормоза, Малихе и ее семью.
Малихе жила по соседству, в квартирке, примыкавшей к нашей спальне. Она не говорила по-английски, но была со мной очень приветлива. Мы общались каждый день, благодаря чему я лучше изучила фарси.
Список гостей, предложенный Махмуди, свидетельствовал о том, насколько изменился наш круг друзей, а также об его смягчившемся отношении к Эллен и Хормозу. Он осознал, что они от души хотели помочь в критический момент. В нынешний, относительно спокойный период сложной жизни Махмуди его желание сблизиться с Эллен и Хормозом являлось негласным признанием того, что прошлые неприятности – отчасти или полностью – произошли по его вине.
На сей раз Махтаб не пожелала, чтобы торт был заказан в кондитерской. Она предпочла, чтобы я испекла его сама. Задача была не из легких. Разреженный воздух Тегерана и регуляторы температуры в духовке пагубно сказывались на моих кулинарных способностях. Пирог вышел сухой и ломкий, но Махтаб он все равно понравился, в особенности дешевая пластмассовая кукла, которую я водрузила в центре.
В тот год день рождения Махтаб пришелся на один из многочисленных религиозных праздников. В этот день никто не работал, и мы решили собрать гостей не к ужину, а к обеду.
Я приготовила ростбиф со всеми положенными подливами и гарнирами, включая картофельное пюре и запеченные бобы – любимое блюдо Эллен.
Все было готово, гости собрались, только Эллен и Хормоз задерживались. Пока мы их ждали, Махтаб открывала подарки. Малихе подарила ей Мышонка Муска с огромными оранжевыми ушами – любимый персонаж иранских мультфильмов. Шамси и Зари преподнесли ей нечто удивительное – свежий ананас. Мы с Махмуди подарили ей костюм – рубашку с брючками – ее любимого лилового цвета. Но нашим главным подарком был велосипед, сделанный в Тайване, за который мы заплатили сумму, равную 450 американским долларам.
Мы долго не садились за стол, но все ужасно проголодались и поэтому решили начинать без Эллен и Хормоза. Они появились ближе к вечеру и были удивлены тем, что мы заканчиваем трапезу.
– Ты же пригласила нас к ужину, а не к обеду, – обиженно бросила Эллен.
– Этого не может быть, – ответила я. – Ты, наверно, что-то перепутала.
– Вечно ты все путаешь, – напустился на нее Хормоз. – Из-за твоих дырявых мозгов мы вечно опаздываем!
Хормоз еще долго разносил Эллен в присутствии всех собравшихся, она же стояла, покорно понурив голову, покрытую чадрой.
Пример Эллен подстегивал меня продолжать искать способ бежать из Ирана. Даже не будь передо мной этого негативного примера, я бы все равно не смирилась; он же доказывал, что медлить нельзя. Чем дольше я буду оставаться в Иране, тем скорее могу превратиться в подобие Эллен.
Наша жизнь в Иране достигла поворотного пункта. Она стала гораздо более комфортабельной, но это-то и было чревато опасностью – самоуспокоением. А может быть, мы будем жить относительно счастливо здесь, в Иране, вместе с Махмуди? И уровень достатка перевесит тот неизбежный риск, которым будет сопровождаться наш с Махтаб побег?
Каждую ночь, когда я ложилась с Махмуди в постель, я знала ответ – нет. Человек, с которым я спала, был мне отвратителен, более того, вселял в меня страх. Сейчас он спокоен, но это ненадолго. Следующая вспышка гнева – всего лишь дело времени.
Теперь, когда я могла часто пользоваться телефоном и делать короткие вылазки в посольство, я возобновила поиски человека, который мог бы мне помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139