Может быть, и это новое, критическое отношение к себе, ненаглядной, отражало все то же внезапно открывшееся ей, прямо-таки разверзшееся перед нею, оскудение поля общественного восхищения, преимущественно мужского, которое до сих пор составляло незыблемую основу ее жизни. Господи, ей и впрямь нужна была бы сейчас подруга – такая, каких не бывает: независтливая, неревнивая, бескорыстно преданная, способная безмолвно слушать и безропотно все принимать, не выставляя при этом вперед свое «я».
Выезд на Тель-Авивское шоссе, несмотря на поздний час, был нескончаемо долгий – похоже, чувствительные жители Иерусалима дружно проигнорировали мерзавца-Вагнера, и вся многочисленная публика, заполнившая в этот вечер склоны Бассейна Султана, возвращалась после концерта в Тель-Авив. Интересно, говорит ли этот факт о более высоком моральном уровне иерусалимцев?
Однако первое впечатление оказалось обманчивым: через десять минут медленного равномерного движения по пологим виткам горной дороги большинство машин рассосалось, сворачивая по пути то вправо, то влево. Немногие оставшиеся на шоссе водители приободрились, резко добавили газ и умчались вниз, оставив Клару в полном одиночестве между черной бездной ущелий и черной бездной неба. Черную бездонность этого одиночества не способны были нарушить сдвоенные точки далеких автомобильных фар, петляющих по склону где-то позади.
Невольно возвращенная к наболевшей теме одиночества, Клара не удержалась и попыталась снова рассмотреть себя в сумеречном зеркальце заднего вида. Сейчас, освещенное переменчивыми бликами окаймляющих шоссе фонарей, лицо ее вовсе не выглядело жестким. И взгляд уже не казался таким снайперским, каким он представился ей сегодня в антракте. Да и собственное определение себя как охотницы на мужчин прозвучало простым хвастовством. Если она – охотница, то где же ее добыча? Ничего она за свою долгую – увы! – снайперскую жизнь толком себе не настреляла, потому что по сути была непрактичной дурой и думала только о сиюминутных радостях и мелких победах, тешивших ее бабское тщеславие. Вот и оказалась одна-одинешенька на пороге старости – тьфу, что за слово такое отвратное, вовсе не к лицу красотке Кларе! И даже сына не смогла возле себя удержать, чтобы он хоть раз в неделю приезжал на обед к старушке-матери – он так и застрял в своем неправдоподобном немецком замке, зачарованный ненавистной разлучницей-ведьмой.
Тут Кларе стало себя жалко, – так жалко, что даже какая-то жгучая влажная пленка заволокла ей глаза. Машина воспользовалась ее слабостью и, перестав повиноваться, рванулась вправо, на обочину, сразу за которой темнел глубокий обрыв. Быстро взяв себя в руки, Клара резко затормозила, чиркнув передним колесом о полосатый столбик над самым обрывом. «Ситроен» вздрогнул, фыркнул и остановился.
«Ладно, поплакали и хватит!» – громко сказала себе Клара и, утирая слезы рукавом, вывела машину обратно на дорогу. Стряхнув с души обиды, она огляделась вокруг и заметила, что строй придорожных фонарей остался далеко позади, так что вырубленное в скалах ущелье шоссе освещалось на этом отрезке только фарами проходящих машин.
Поначалу все шло хорошо, но на первом же крутом спуске «Ситроэн» опять начало заносить вправо, хоть на этот раз глаза у Клары были сухие. Значит, дело было не в ней, а в каких-то объективных внешних обстоятельствах, которые необходимо было срочно выяснить. Она неохотно вырулила обратно на обочину, за которой на этот раз вместо уходящего вниз обрыва вздымалась круто взлетающая к небу стена, и, поеживаясь от холода, вышла на шоссе.
Одного взгляда было достаточно, чтобы подтвердилось самое неприятное подозрение Клары – села правая задняя шина. Выхода не было: проклятое колесо нужно было менять, а она понятия не имела, как это делается. Хотя Клара водила машину уже добрых двадцать лет, она умудрилась никогда в жизни ничего ни в одной своей машине не чинить – в любой поездке с нею всегда были мужчины, готовые чинить, смазывать, менять колеса, лишь бы ей угодить. Но сегодня она была одна и могла полагаться только на себя.
Она открыла багажник и в свете маленького его фонарика поглядела на часы – кошмар, было уже двадцать минут первого! Не мудрено, что шоссе совсем опустело. От Иерусалима она отъехала километров на двадцать, до Тель-Авива оставалось не меньше сорока. Конечно, можно было вызвать буксир, но для этого нужно было добраться до телефона, до которого пришлось бы долго плестись вверх и вниз по крутому склону, да еще на высоких каблуках. Нет, уж лучше менять колесо – по крайней мере, в случае чего можно забраться в машину и запереть все двери.
Пока Клара, с трудом удерживаясь, чтобы не разреветься в голос, неумело выволакивала из глубины багажника тяжелую железную штуку со смешным названием «домкрат», в голову ей лезли всякие бабские рассказы о несчастных случаях, происшедших с другими женщинами на ночных дорогах. За это время две-три машины прошуршали мимо, даже не притормозив, хотя Клара отчаянно махала им из темноты. Тогда она решила больше не тратить время попусту, а сосредоточиться на нелегкой задаче подгонки домкрата под низкий бок автомобиля.
Неясно, сколько времени прошло, пока Клара, вся перепачкавшись неизвестно откуда сочащейся липкой черной слизью, начала, наконец, медленно приподнимать домкратом правое крыло «Ситроена». Она с таким остервенением пыталась укротить упорно рвущийся из рук аппарат, что не заметила, как у обочины за ее спиной притормозила большая машина неразличимого в темноте цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31