Иан согласился, и они медленно пошли. Он все еще чуть задыхался, и Изабелла подстраивалась под его шаги.
– Я беспокоюсь за вас, – сказала она. – Не надо было мне затевать всего этого. – И уже сев в такси, спросила через окошко: – Иан, вам хочется, чтобы я ничего больше не предпринимала? Просто взяла и поставила точку?
– Нет, – он отрицательно покачал головой. – Я этого не хотел бы.
Отлично. Но ее беспокоило и другое:
– Иан, а ваша жена? Что она думает о моей роли в этой истории? Простите, но я не могу не гадать о ее отношении к нашим встречам. К тому, например, что вы сегодня вдруг сорвались и поспешили ко мне в бар.
– Я не сказал ей о нас, – ответил он, отводя взгляд. – Ничего не сказал обо всем этом деле.
– Это разумно?
– Возможно, и нет. Но приходится иногда лгать любимым или что-то скрывать от них. Именно потому, что они любимые.
Изабелла заглянула ему в глаза. Да. Он прав. Она кивнула на прощание и отодвинулась от окна. Он прошел к следующему такси, открыл дверцу, и обе машины плавно влились в поток текущего по улице транспорта. Изабелла откинулась на сиденье и, прежде чем машина свернула на Лористон-плейс, посмотрела в конец Форрест-стрит, словно предполагая увидеть выходящего из-за угла Грэма. Но его не было, и она отругала себя за не в меру разыгравшееся воображение. Зачем Грэму преследовать ее? Он ни в чем не виновен. Просто она раздражает Грэма тем, что расстраивает его подругу. Легко можно представить себе, как он говорит приятелю: «Какая-то идиотка, из числа так называемых медиумов, страшно расстроила Роуз. Знаешь, есть люди, которым все время неймется, и они вечно лезут в чужие дела. Так вот это именно такая дамочка».
Изабелла уселась поудобнее. Более всего ее сейчас тревожило вот что: а удивился ли Грэм, когда, повернув голову, встретился с ней глазами в баре на Санди-Белл?
Глава восемнадцатая
Грейс внесла утреннюю почту в кабинет Изабеллы. Почтовых отправлений было больше, чем обычно, и, выстраивая на столе башни из писем и бандеролей, Грейс состроила гримаску.
Изабелла тяжело вздохнула. Оставь она дом хоть на время, завалы почты росли бы катастрофически. И бандероли заполнили бы одну комнату за другой.
– Грейс, а что, если я уеду? Что, если я отправлюсь… – Она не договорила. Решившись, ну, почти решившись на поездку по Шотландии с итальянцем, да еще и не как-нибудь, а в «бугатти», она была пока не готова сообщить об этом Грейс. Да, пока не готова.
– Двадцать пять писем, – объявила Грейс, – я их пересчитала. Десять рукописей. Подумать только – десять! Четыре бандероли с книгами, одна жутко толстая. А еще одиннадцать фирменных конвертов, три, по-моему, со счетами.
Изабелла поблагодарила. Так повелось, что в последние месяцы Грейс непременно присутствовала при вскрытии утренней почты, и Изабелла сразу передавала ей то, что могло идти в мусорную корзину.
Какие-то конверты так и отправлялись туда нераспечатанными, другие Грейс вскрывала. Сохраняла все извещения и брошюрки партии консерваторов, а то, что приходило от других партий, рвала в клочки или миловала в зависимости от своего отношения к ним в данный момент времени.
Изабелла вскрыла конверт с аккуратно напечатанным на машинке адресом.
– Это от моего приятеля Джулиана, – сообщила она и, прочитав короткое письмо, заразительно рассмеялась. – Думаю, это не шутка, – заключила она, показывая письмо Грейс. – Он предлагает статью о нормах поведения в буфете со шведским столом.
Грейс прочитала написанное и вернула листок Изабелле.
– Конечно это воровство, – заявила она. – Забирать лишние булочки! Ничуть не удивляюсь, что он именно так это и называет.
– Джулиан Баггини – педант. И хочет всерьез проанализировать, этично ли взять со шведского стола лишнюю булочку, а потом съесть ее на пикнике.
– Но неужели, – фыркнула Грейс, – вашим подписчикам захочется читать об этом?
Изабелла призадумалась.
– Можно сделать специальный номер, полностью посвященный этике еды. Статья Джулиана встанет туда отлично.
– И что это еще за этика еды?
– Еда – материя куда более сложная, чем нам кажется, – пояснила Изабелла, поглаживая нож для разрезания бумаги. – Философу стоит взглянуть на нее с различных точек зрения.
– Например, с точки зрения голода, который он испытывает, – поддела Грейс.
– Что же, – задумчиво протянула Изабелла. – Философ – человек, как все прочие. Телесные потребности ему не чужды. – Она еще раз пробежала глазами письмо. – Шведский стол. Да, разумеется, тут есть о чем подумать.
– Нечего думать. Элементарное воровство. Нельзя брать чужое. О чем тут размышлять?
Заложив руки за голову, Изабелла уставилась в потолок. В каких-то случаях, хотя отнюдь не во всех, Грейс решительно отсекала лишние доводы, следуя принципу бритвы Оккама, иначе говоря, теории Уильяма Оккамского, утверждавшего необходимость предельного упрощения начальных посылок, что в каких-то случаях помогает, и очень неплохо.
– Но иногда трудно отличать свое от чужого, – попробовала она возразить Грейс. – Ты можешь исходить из того, что имеешь право на лишнюю булочку, а владелец отеля предполагает, что каждому постояльцу следует ограничиться одной.
– Ну, в этом случае ты берешь то, что считаешь своим, хотя это не так. И, значит, ты не воруешь, – ответила Грейс. – Во всяком случае, мне так кажется.
Изабелла прокрутила в мозгу этот довод. Так. Скажем, двое незнакомцев с похожими зонтиками приходят в какой-то дом. Один уходит раньше и берет зонтик, который искренне полагает своим, но, возвратившись домой, обнаруживает, что взял чужой. С моральной точки зрения это не воровство, с точки зрения закона тем более.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71