Я начала говорить.
Я читала, обращаясь к толпе, что вот учительница, волк в овечьей шкуре. Я показала книги, которые она давала мне. Краем глаза заметила, как та повернулась в мою сторону. Она что-то прошептала. Я занервничала, но заставила себя продолжать. "Товарищи, теперь мне понятно, почему она так хорошо ко мне относилась. Она старалась сделать из меня врага нашей страны, цепного пса империализма!" Пока толпа выкрикивала лозунги, я украдкой взглянула на учительницу. Та тяжело дышала и была близка к обмороку. Кровь стыла в моих жилах, силы оставили меня. Я ужаснулась, увидав ее глаза без очков - казалось, они вылезут из орбит, они были размером с шарик для пинг-понга.
Толпа бесновалась. "Покайся! Покайся!" Послышался тихий голос учительницы, она пыталась объясниться с толпой: "Никогда никого я не пробовала превратить во врага. - Она разрыдалась. - И зачем? Зачем?" повторяла она раз за разом. У нее пропал голос. Она тряхнула головой, стараясь вернуть себе способность говорить, но не могла произнести ни слова. Наконец ей удалось вымолвить, что ее отец любит эту страну, потому и она приехала сюда учительствовать. Они с отцом верят в силу образования. "Шпионка? О чем вы говорите? Кто внушил вам эту мысль?" Она взглянула на меня.
"Если враг не сдается, свари его, изжарь, сожги живьем!" Это крикнул секретарь Чэнь. Толпа вторила ему, потрясая кулаками. Чэнь подал мне знак продолжать, но меня била лютая дрожь. Он подошел к микрофону и заговорил: "Вы собственными глазами лицезрели вражьи уловки. И убедились, сколь хитроумен может быть враг. Дадим ли мы себя обмануть?" "Нет!!" - взревела толпа. Чэнь приказал обвиняемой заткнуться и покорно внимать критике революционных масс. Та возразила, что не может соглашаться с лживыми фактами. Сказала, что преступно использовать ребенка в политических целях.
Поскольку толпа немного угомонилась, женщина опустилась на колени, чтобы отыскать на полу свои очки. Она надела их и принялась задавать мне вопросы. Внезапно я испугалась. Никогда не ожидала, что она заговорит со мной так серьезно. Меня охватил ужас. Захотелось спрятаться. Но я сказала: "Почему вы допрашиваете меня как реакционера какого-нибудь? Раньше вы использовали меня, служа империалистам, а теперь желаете использовать, чтобы избежать возмездия. Позор, если я поддамся вам!" Учительница спросила, верю ли я в самом деле, что она враг. А если не верю, то кто подучил меня? Сказала, что хочет услышать правду. Ведь председателю Мао нравятся только честные дети. Она говорила со мной так, будто помогала с домашним заданием. Ее взгляд требовал сосредоточиться на поисках ответа. Я не смела взглянуть ей в глаза. Эти же глаза смотрели на меня, когда она посвящала нас в тайны математики, когда она рассказывала про Русалочку. После моей победы на соревнованиях по быстрому счету глаза эти смотрели на меня с радостью. Они смотрели с состраданием, когда я болела. Я и не предполагала, как много значат для меня эти глаза, пока не потеряла их навсегда - на этом самом митинге.
Я слышала крики. Голова раскалывалась. Взгляд учительницы простреливал насквозь. "Только будь честной!" Она говорила так громко, как позволял ее сорванный голос. Я обернулась к Чэню. Он кивнул, словно спрашивая: неужто отступишь перед врагом? И улыбнулся насмешливо. "Вспомни змею", - подсказал он. Да, да, конечно, я помню. Эту притчу Мао рассказал в своей книге. Она о крестьянине, который нашел в канаве змею в морозный день. Такой красивой кожи он отродясь не видывал. Ну и пожалел несчастную тварь, положил в карман и отогрел своим теплом. Змея оттаяла, и в ней голод проснулся. Она возьми и укуси своего спасителя. Крестьянин умер. Отсюда наш Председатель делает вывод: мы должны быть безжалостны к нашим врагам.
Я обернулась и посмотрела на огромный портрет Мао. Он занимал собой весь задник сцены. Глаза Председателя походили на два висячих фонарика. Я вспомнила о своем долге. Об обязанности бороться с каждым, кто смеет выступать против учения Мао. Приободрили меня и лозунги. "Так какова же твоя точка зрения?" - спросил секретарь. И передал мне микрофон. Сама не зная почему, я начала плакать. Сквозь слезы слышала, как зову родителей. Прямо в микрофон твердила: "Папа, мама, где вы?" Толпа в ярости вздымала кулаки и вопила: "Долой! Долой! Долой!" Стало страшно: я навсегда лишилась доверия Чэня, не смогла как следует ущучить эту училку... Я собрала все силы и истерически заорала, глотая слезы: "Да-да, я верю, верю, ты - вражина! Твои грязные штучки мне теперь нипочем! Только посмей еще раз, я знаю, как заткнуть тебя, я...я... рот твой гвоздями заколочу!.."
Спустя десять лет, уже после Культурной революции, я узнала, что моя учительница, та самая Осенняя Листва, опять работает в нашей начальной школе "Великое счастье". Я отправилась к ней, надеясь вымолить прощение. Я помнила, что она любила появляться в школе спозаранку, и пришла к половине восьмого. Стояла поздняя весна. Пробиваясь сквозь ветки деревьев, солнце отбрасывало на землю причудливую тень, напоминавшую гигантскую сеть. Я пересекла школьный двор и подумала, что похожа на побитую собаку - и больно, и стыдно, и тошно. Сцена, с которой я держала свою речь, оказалась целехонькой, разве что обветшала малость да краска пооблупилась. Вот и школа. Кровь быстрее заструилась по жилам, а ноги точно свинцом налились. Я буквально заставила себя подойти к учительской. Двери распахнуты. Она сидела за столом одна, читала. Мне почудилось, что когда-то здесь остановилось время. Не изменилось ничего, ни малости. Даже я не выросла.
Каждый шаг давался мне с трудом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10