Они принюхиваются, как шавки, в этих особняках, и, как шавок, их оттуда выкидывают.
– Фрак! – скандализирована в очередной раз очередная сеньора и кричит служанкам: – Зачем впустили двух этих голодных, к тому же полоумных? Вон отсюда, проходимцы! Вы способны своровать что-нибудь одними своими носами!
Как трудно вынести это наслаждение, пусть даже мгновенное, оттого что все эти яства по-прежнему существуют и пахнут, несмотря ни на что. Шафран, цветы, патока, цветы, сушеные персики, цветы, мармелад, цветы. Решетчатые ворота, захлопнувшись, отрезают запахи.
– Что тебе показалось, Фридрих, на этот раз?
– Баранина, горох и картошка. Праздничное блюдо для субботы.
– Баранина? Но там не было баранины. Пахло свининой.
– Я не ем свинину, потому что я еврей.
– А-а!
Они снова на улице, и у них не остается ничего, кроме моря и вечернего света.
– Представь себе, что стены Кадиса сделаны из тунца, нашпигованного как следует свиным салом.
– Я тебе сказал, что не могу есть свинину.
– А, правда. Хорошо, представь тогда, что море – это соус с вермишелью и мучными фрикадельками, с нежной ставридой, с щепоткой тмина и перца.
– А деревья в парке – гигантские кабачки и латук.
– А улицы вымощены нугой.
– Набережная – треска в апельсиновом соке.
– А корабли…
– Про корабли не надо. Нет ничего лучше, чем корабли.
– Тогда – дома из пирожного и миндаля.
– Мы бы слопали такой город.
– И весь мир.
– Но я уже не чувствую этих запахов. Сейчас я чувствую… – Звездочет собирался сказать «…твой запах. Мне больше всего нравится твой запах. Чем пахнут твои волосы?», но осекся. – Почему бы нам не пойти в кино?
– А фрак?
– И правда! Фрак.
Одна дама, при следующем визите, с видом, выражающим печаль о былом величии или, пожалуй, ностальгию, кажется, расположена обратить на них некоторое внимание:
– Фрак, говорите, дети?
Она проводит их в отдаленный чулан, набитый тряпками, и пускается в рассуждения:
– Видите, у меня тут всевозможные ткани и одежды. Я не скрываю. Я привожу их из Гибралтара или из Мелильи. То есть где нахожу. Но никогда я не сталкивалась с фраком. Сейчас их никто уже не носит. Вы с другом зря теряете время. Такой одежды уже не существует.
Фридрих рядом с ним и иногда пожимает ему руку. Какой друг решится делать это? Слово «друг», обнаженное, почти неприличное, непонятно почему заставляет его страдать. Чувствует ли Фридрих то же самое? Заметно, что он какой-то возбужденный.
Дама советует им обратиться к одной портнихе, своей доверенной, из тех, что работают на ее бизнес. Наверняка она сможет перелицевать какой-нибудь старый костюм времен монархии, снабдив его всеми атрибутами фрака. Она дает им адрес, и, навертев больше кругов, чем юла, они добираются наконец до мастерской указанной старушки.
– Искать фрак в наше время – все равно что искать кожу ангела, – молвит она, засевшая, как паук, в каморке у входа и шьющая там в темноте. – Или как искать Бога.
– Так вот мой отец его носит, – говорит с гордостью Звездочет.
– Твой отец? А чем занимается твой отец?
– Он показывает чудеса.
– Тогда твой отец не от мира сего.
– Не говорите так, сеньора.
– Ты заволновался, а? Знать, есть на то причины.
– Одной руки у него нет, и все-таки она действует, будто существует.
– Это потому, что он артист.
– Как Фалья?
– Почему ты вдруг о нем вспомнил?
– Потому что его я тоже никогда не видел, но чувствую его так, будто он сидит в моей гитаре и командует моими пальцами.
– Значит, это похожий случай. Я шила костюмы для многих артистов. Например, для Аргентиночки – танцовщицы, которая исполняла «Колдовскую любовь» маэстро Фальи и потом какое-то время выступала здесь с «Улицами Кадиса», прежде чем уехать за океан. Я поняла, что костюм артиста должен быть чем-то вроде чудесной кожи, которая дает тому, кто ее надевает, во-первых, свободу, а во-вторых – собственно само его присутствие, потому что настоящий артист всегда невидим, он лишь инструмент.
– И вы можете сшить фрак для моего отца, сеньора?
– Проблема – ткань. Материал плохой. Но, пожалуй, я могу помочь тебе.
– Не хотелось бы, чтоб он был из тряпки.
– У меня здесь есть костюм, который остался от одного поляка. Он был принц или что-то в этом роде и должен был бежать, когда немцы и русские несколько месяцев назад захватили его родину. Будучи в Кадисе, он распродал свой гардероб, чтобы лететь в Лондон из Гибралтара. Ты ведь знаешь, что перейти границу стоит целое состояние. Это не фрак, но может сгодиться твоему отцу. В конце концов, это костюм принца.
– И он ему подойдет?
– Это будет стоить денег.
– Вот все, что у меня есть. Зарплата за три месяца.
Старуха была лишь голосом, но в сумраке угадывались ее руки, шьющие без остановки. На мгновение она прервалась, чтоб ощупать билеты и монеты.
– Я не могу продать его так дешево, – вздохнула она, – но могу сдать в аренду на неограниченный срок. Кто станет носить такой костюм? Одетый на такой манер, по улицам не походишь. И тем не менее твоему отцу…
– Что моему отцу? – прерывает он.
– Не будь мнительным. Хочу лишь сказать, что, судя по тому, что ты мне рассказал, в твоем отце есть что-то от принца, лишенного трона. Мне он представляется каким-то фантастическим, и поляк таким был. Он походил на человека, привыкшего жить среди чудес. Подойдет ему тютелька в тютельку.
Ножницы проскрежетали в темноте.
– Когда я сделаю ему сзади разрез, будет походить на фрак, с фалдами и прочим, – прибавила старуха. – Видишь?
– У вас, наверное, очень хорошее зрение, что вы ориентируетесь в этих потемках. А я не вижу ни зги, – пробормотал Звездочет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78